— Брось человеку спасательный круг.
Если надо было собрать звено, он говорил:
— Сейчас ударю в рынду.
Тряпку, которой мыли полы в классе, он теперь называл только шваброй, а школьный звонок — склянками. Даже на уроке истории он однажды додумался сказать, что войска Александра Македонского легли курсом на Индию. Генке делали замечания учителя, адмирал и, конечно, наш рулевой Тарелкина, но Синицын был верен себе. Только он проговорил о заправке, как из раскрытого окна директорского кабинета до нас долетел отрывистый бас Журавлева:
— Не могу. Уважаю, люблю кино, но помочь не могу.
Мы с Генкой переглянулись. Почему это вдруг директор совхоза заговорил о кино? Наступила коротенькая пауза, как говорит о молчании руководитель нашего драмкружка Фаина Ильинична, и снова до нас долетел бас Дмитрия Петровича.
— Знаю вашу недельку. Она у вас, как полярная ночь.
Мы не могли больше оставаться возле порожнего автобуса, когда в кабинете директора решалась судьба кино. Мы бросились к высокому цоколю дома и, как сигнальщики по вантам, вскарабкались по стенке к подоконнику. Стараясь не дышать, заглянули в комнату.
В просторном кабинете, стены которого были завешаны обязательствами, графиками, диаграммами, показателями надоев и мясопоставок, а сейф и диван завалены газетными подшивками и журналами, сидели двое: Дмитрий Петрович и гость.
Журавлев, в расстегнутой гимнастерке, плотно облегающей его богатырские плечи, оперся на пресс-папье и упрямо мотал круглой, как арбуз, головой:
— Не могу! Не могу!
Сидевший напротив гость, такой же полный, даже с такой же бритой головой, терпеливо ожидал, когда перестанет качаться, как маятник ходиков, директорская голова. В такт этому покачиванию незнакомец дергал вниз и вверх молнию своей полосатой ковбойки. Раза два он пытался что-то сказать Журавлеву, но тот еще энергичнее твердил:
— Не могу!
Гостю пришлось бы, наверное, еще долго дергать свою молнию, но тут зазвонил телефон. Дмитрий Петрович снял трубку, поднес ее к уху и сказал:
— Журавлев слушает.
Он немного послушал и ответил:
— Можете не волноваться, Алексей Ермолаевич. Дождичек нам немного карты перепутал… Вчера засеяли двести… Сегодня будет не меньше… В две смены не выходит, трактористов не хватает.
Услышав имя Алексея Ермолаевича, толстяк быстро достал блокнот, перелистал несколько страничек и, найдя нужную жестом попросил директора передать ему трубку. Журавлев тоже жестом отмахнулся. Тогда приезжий потянулся к телефону. Дмитрий Петрович отвел трубку от уха, а второй рукой указал гостю на стул.
— Да хоть курсантов присылайте. И еще попрошу, чтобы на элеваторе не держали полдня машины, — отпускают семена по чайной ложке, — говорил сердито директор. — Пока все… Ну, будьте здоровы.
Он хотел положить трубку, но ее перехватила другая рука, и сейчас же в комнате раздался тоненький, почти писклявый, голосок приезжего.