— Алло, алло… Алексей Ермолаевич, вас беспокоит администратор картины Хомяков… Совершенно верно, Константин Иванович… Спасибо. Добрались благополучно. Это именно тот самый объект. Товарищ Журавлев категорически отказывается помочь моей группе… Я все понимаю, но и вы поймите меня. У нас тоже план. Нас подвел сценарист… Теперь все утрясено. Худсовет одобрил, смета утверждена. Я вам скажу по секрету, Алексей Ермолаевич, фильм будет совершенно потрясающий. Я уверен, что райком окажет содействие… Ну не ехать же мне в другой район… Я прошу всего-навсего двадцать-тридцать человек для массовок и одну-единственную тракторную бригаду.
Пока шел этот длинный разговор киношника с секретарем райкома, Дмитрий Петрович несколько раз хватался за голову, и если бы на ней росли волосы, выдернул бы их. Вот какое было у него свирепое выражение лица! А когда он услышал о двадцати-тридцати рабочих, не выдержал, вскочил и так шлепнулся в свое кресло, что оно жалобно заскрипело.
А мы, слушая быструю, как морзянка, речь приезжего администратора и наблюдая за директором, почти все время улыбались. Генка даже успел шепнуть мне:
— Вот дает Полосатик…
Приклеивать всем прозвища — это тоже, между прочим, любимая привычка моего друга. Иногда они у него получаются плоские, как верхняя палуба. Ну, например, чего веселого или остроумного в таких прозвищах, как Мороз (это я), Тарелка (Лена), Сабля (Миша)? Но иногда прозвища или клички получаются у него меткие, и тогда вся школа повторяет их. Ведь прилипла же к Грачеву кличка Дипломат. Сначала Вовка обижался и даже не отвечал, когда его так называли, а теперь привык и в душе, наверное, гордится. Или однажды окрестил Генка нашего соседа Прыщом, и теперь весь совхоз только так его и называет. И сейчас, по-моему, он здорово сказал: Полосатик. Было в этом слове что-то и веселое, и безобидное.
— Капает на Журавля… смотри, — толкнул меня боцман, — его сейчас инфаркт стукнет.
— Несомненно, первая копия будет доставлена в ваш район, — уверял Хомяков Алексея Ермолаевича.
В телефонном разговоре нам было многое непонятно. Но одно стало сразу ясно: в нашем совхозе хотят снимать совершенно потрясающую комедию, на которой зритель будет рыдать от счастья, как пообещал администратор.
Почему комедия будет совершенно потрясающей и почему мы будем рыдать, и будем ли мы вообще смеяться, для нас пока оставалось загадкой. Но нам с Генкой очень хотелось, чтобы снимали фильм только здесь, в нашем совхозе, и чтобы этот полосатый начальник не передумал и не переехал в другой район. Но как убедить в этом Дмитрия Петровича, который уже снова держал телефонную трубку возле красного уха и устало отвечал далекому райкому:
— Мы ждали их после сева… Да, обещал… А теперь нет людей. Они меня разорят. Знаю, знаю их неделю. Помните, снимали «Первый эшелон»? Что говорили? Недельку, а просидели всю посевную, да еще вдобавок два трактора угробили, пока обучали артистов… Теперь-то, конечно, смешно. А тогда до белого каления доходило. Управимся с кукурузой, помогу… Ну, может быть, через декаду.
Трубка звонко опустилась на черный аппарат. Администратор картины застонал:
— Вы меня режете без ножа. Несознательный вы человек. Мы оплатим вам все издержки. Поймите, фильм должен быть готов к фестивалю. Мы должны приступить к натурным съемкам сейчас же, немедленно.
Директор, слушая Хомякова, сильно придавил телефонную трубку, как будто она могла подняться и принести ему новую неприятность.
— Да нас в Чехословакии встречали с цветами, — доказывал Журавлеву администратор. — Из-за нас однажды Одесский порт сутки не работал.
— Точка! — загремел директор. — Сказал: через декаду и точка. А пока устраивайтесь, осматривайтесь, репетируйте, знакомьтесь, как там у вас говорят, с натурой, подбирайте типажи. Через неделю выделю вам пару агрегатов, а попозже хоть сто человек. Сам охотно приму участие в массовках. Или мое лицо не фотогенично?
— Ну что вы! — оживился администратор. — Я бы мог порекомендовать вас даже на небольшую роль ночного сторожа. В фильме есть такой эпизод…
Журавлев снова прервал Полосатика:
— Точка! Договорились. Поезжайте по полям, познакомьтесь с пейзажем, людьми…
— Но как же без сопровождающих? — видя уступчивость Дмитрия Петровича, ласково спросил приезжий.
Журавлев почесал толстым пальцем за ухом, тяжело повернул голову вправо, влево, словно ища кого-то в своем кабинете. Но там никого не оказалось. Каким-то невидящим взором он посмотрел на нас с Генкой. И вдруг лицо его, круглое, загорелое до медного блеска, словно бабушкин таз, в котором она варит варенье, засияло.
ebooksa