Письмо было от Борова. Он многословно напоминал, что выслал мне бумаги, которые я должна подписать, если хочу, чтобы он распоряжался моими вкладами. А в конце была чопорно-сентиментальная приписка. Дядюшка с глубоким прискорбием сообщал мне, что Джон Трим, слуга Касильды, скончался от удара на вторую ночь после похорон тетушки.
Я села прямо на землю и перечитала последние строчки. Наверное, я немного посмеялась. Хоть на этот раз мертвые сыграли мне на руку.
Возможно, его убило потрясение от того, что он собственными глазами увидел меня, шлюху и убийцу. Тогда, со мной, он казался таким отстраненным и равнодушным, но внутри него клокотала жажда мести и кары. Наверное, ему было нелегко выглядеть безучастным. Он был старше Касси, на вид ему оставалось не так много. Наследство, которое оставила ему моя тетушка — отмщение — оказалось слишком тяжело для него.
Касси, ты проиграла. Твой главный мститель сошел со сцены. А Сэнд…
Мой кулон ныне прозрачен, как стекло, Сэнд. И каждую ночь боль в животе приходит неотвратимо, как волчий вой. Я живу на разбавленных концентратах и на крови фруктов.
Твоя бронза и твой шелк обратились в золу и пепел. И если бы сейчас ты лежал здесь мертвый, я бы снова сожгла тебя.
На десятую ночь я охотилась в холмах. Волки пели, будто сломанные серебряные пилы.
Следующей ночью я пошла на Ангельские луга к северу от Озера Молота, на кладбище, где покоилась моя мать.
Касси не приехала на похороны матери. На них вообще не было никого, кроме меня. Но по странной случайности рядом в тот же час хоронили еще кого-то. Скорбящая толпа обступила могилу, и невероятное скопление лошадей и экипажей было отзвуком того прошлого мира, за который так цеплялись колонисты. По крайней мере, это были не возрожденные христиане. Вместо религиозной церемонии у них было целое представление. Комья земли сыпались на гроб, дождем летели в могилу белые цветы, женщины лили слезы. В двадцати шагах рыли копытами землю холеные кони. Прежде я никогда не видела лошадей, да еще с плюмажами. И еще у этих людей были факелы, хотя я не поняла, зачем им понадобилось устраивать похороны ночью.
Я не плакала над могилой матери, хотя и прослезилась в часовне Касси. Наверное, мои слезы были лишь испариной злословья, и я до сих пор не осознала, что на мне лежит вина за все. Когда я хоронила мать, мне было восемнадцать. Тогда я еще была блондинкой.
В полночь, когда я вновь пришла на ее могилу, ворота кладбища скорее всего были заперты, но перелезть через ограду не составило труда. Крест чуть накренился над серым ложем моей матери. Я никогда не приносила ей цветов. Я не молилась и не пыталась — так глупо и так по-человечески — говорить с ней. Я просто сидела на холмике и вбирала в себя доносившийся откуда-то запах аниса — совсем как на лугах Восточного.
Когда я перелезла через ограду и пошла домой, мне несколько раз хотелось обернуться. На кладбище никогда не было никого, кроме меня, и, наверное, мне почудилось. Погоня еще не началась.
Часть 2
Мститель
1
Через два месяца после того, как развеялся дым из мусорной печи, в мою дверь позвонил новый почтальон.
Был полдень, свет бил в стены дома, словно ледяной шквал, просачивался сквозь защитные шторы, ложился на пол мозаикой. Минувшей ночью я охотилась в холмах, и когда звонок ворвался в мою жизнь, я хоть и не спала, но валялась на диване в гостиной, слушая музыку. Почту могли доставить в любое время суток, поскольку так уж сложилось, что службы в наших диких краях работают хоть и постоянно, но с некоторыми странностями. Но этот звонок ударил меня как электрический разряд, ибо я рассчитывала выяснить, не нажила ли себе еще одного врага в лице почтальона, который заметил машину Сэнда у моего дома.
Однако когда я подошла к двери, то даже сквозь дымчатое стекло разглядела, что на крыльце стоит вовсе не тот, с кем мы терпеть не могли друг друга.
Я открыла дверь, и он повернулся — медленно, словно большой зверь обернулся на звук, который ему не страшен.
— Почта, — сказал он с дежурной любезностью, растягивая гласные. В руке он держал квадратный пакет.