Рога

Они были в бассейне, потому что вернулся настоящий август. Никакого больше дождя, никакого холода не по сезону. Градусник показывал почти сто градусов,[17] в небе ни облачка, переносица Ли была намазана белым лосьоном от загара. На Иге был спасательный круг, а Ли лежал на надувном матрасе. Оба они плавали в теплой воде, так зверски хлорированной, что хлор ел им глаза. Было слишком жарко, чтобы как-нибудь резвиться.

Крестик все еще висел у Ли на шее. Точнее говоря, лежал на матрасе, натянув цепочку в сторону Ига — словно Игов взгляд обладал магнетизмом. Крестик блестел на солнце, посылая Игу в глаза отрывистые сигналы. Игу не требовалось азбуки Морзе, чтобы понять, о чем он сейчас сигналит. Была суббота, а значит, завтра Меррин Уильямс будет в церкви. Последний шанс, сигналил крестик. Последний шанс, последний шанс.

Губы Ли слегка разошлись. Казалось, он хочет сказать что-то еще, но не знает, как это сделать. В конце концов он выдавил из себя:

— Гленнин двоюродный брат Гэри устраивает через пару недель большой костер. Около ихнего дома. Нечто вроде прощания с летом. У него есть бутылочные ракеты и всякое такое. Он говорит, возможно, будет и пиво. Ты как, пойдешь?

— Когда?

— В последнюю субботу этого месяца.

— Не могу. Мой папа играет вместе с Джоном Уильямсом на концерте «Бостон-попс». Это у них премьера сезона. На премьеры сезона мы всегда ходим.

— Да, я понимаю, — кивнул Ли.

Он положил крестик в рот, пососал и задумался. Затем уронил его и сказал наконец то, что хотел сказать:

— А ты ее не продашь?

— Что продать?

— «Евину вишенку». Петарду. Там у Гэри стоит одна древняя развалюха. Гэри говорит, что, если мы ее взорвем, никого это не побеспокоит. Мы можем облить ее жидкостью для зажигалок, а затем взорвать… — Он осекся и добавил. — Только я совсем не потому спросил тебя, сможешь ли ты прийти. Я спросил потому, что с тобой было бы интереснее.

— Да, я понимаю, — кивнул Иг. — Только мне кажется, было бы неправильно продавать ее тебе.

— Ну что ж. Нельзя, чтобы ты все время давал и давал мне всякие вещи. А если бы ты ее продавал, сколько бы ты запросил? У меня есть небольшая сумма, сэкономленная на чаевых от торговли журналами.

«Или ты можешь прихватить у мамы двадцатку», — подумал Иг ехидным бархатным голосом, в котором едва распознал свой.

— Мне не нужны твои деньги, — сказал Иг. — Но я могу с тобой обменяться.

— На что?

— Вот на это, — сказал Иг и кивнул на крестик.

Ну вот. Это было сказано. Следующий вдох Ига задержался в легких: горячая, пахнущая хлором порция кислорода, химического и странного. Ли спас ему жизнь, вытащил его, потерявшего сознание из реки, вбил в него дыхание, и Иг был готов его вознаграждать, чувствовал, что он должен Ли все, что угодно, — все, кроме этого. Она сигналила ему, а не Ли. Иг понимал, что не имеет права торговаться с Ли таким образом, что его позиция морально беззащитна, нельзя было никак себя убедить, что это поступок честного человека. Запросив крестик назад, Иг сразу как-то внутренне съежился, а он-то всегда считал себя хорошим парнем своей собственной истории, героем без страха и упрека. Но хорошие парни такого не делают. Возможно, есть вещи и поважнее, чем быть хорошим парнем.

Ли смотрел на Ига, в уголках его рта собиралась полуулыбка. Лицо Ига обожгло жаром, но он был даже рад смутиться из-за нее.