— Ей пока знать не обязательно. Когда придет время, мы ей сами сообщим.
— Но… Что на меня напало? Вы не знаете?
— Тебе просто не повезло. — Прохладная рука опустилась на его лоб. — Это был капкан на… оленя. А тряпка — приманка. Нельзя было ее трогать.
— Приманка… — Старый лесник поморщился, слабость, помноженная на боль, замедляла ход его мыслей. — Разве оленя можно приманить тряпкой?
Лада рассмеялась — заливисто, от души. Позже он привыкнет к этой ее манере — хрустально хохотать в самые неподходящие моменты. А тогда ему стало не по себе.
— Но ты же попался, — отсмеявшись, ответила женщина. — Дело не в тряпке, а в том, чем она пахнет. Ты ведь помнишь, правда?
Борис помнил, конечно. Запах, притягивающий, как насмешливый русалочий хор, как прозрачная тишина горной пропасти. Пряная сладость, которая словно впитывается каждой порой, пьянит.
— Но кто же вы такие? — в отчаянии воскликнул старик. — Я все помню, но не понимаю ничего. Зачем ставить капкан в таком странном месте? Туда и олени-то почти не доходят! Почему вы не отвезли меня в больницу? Почему не хотите позвонить моей жене?
— Позже, мой дорогой, все позже. Выпей вот еще…
И снова горячая горечь полынным водопадом полилась внутрь. Да, отвар снимал боль, но и воли лишал, и способности мыслить. Борис не спал, а словно впадал в анабиоз, позволяющий принимать информацию извне, но исключающий всякую реакцию. Он видел, но с трудом анализировал, слышал и понимал, но не мог ответить, вроде бы не был согласен, но спорить не получалось.
Ночь, утро, опять ночь. Борис не мог вникнуть в ток времени, в этом странном доме оно словно бежало быстрее. Каждое утро Лада меняла ему повязку. Женщина ухаживала за ним самоотверженно, преданно. Выяснила, что раненый любит есть, и старалась угодить — блины его любимые пекла, пирожки с черникой. И приказывала есть самостоятельно, пользуясь непривычной левой рукой. Затем принесла тетрадь и карандаши, заставила тренироваться писать. Однажды Лада сказала: «Хватит лежать, тебе полезно двигаться». И вывела его на улицу. Так Борис узнал, что находится в деревне, затерявшейся среди лесов. Это было странно — он, лесник, четверть века прожил в здешних местах, но ни о каких тайных поселениях никогда не слышал. А то, что деревня отрезана от мира, ему стало понятно сразу. Люди жили натуральным хозяйством, у них имелись коровы, свиньи, куры и огромный общий огород, в котором работали все. Они носили домотканую одежду (впервые ее увидев, Борис снова вспомнил рассказы Ефросиньи о живых мертвецах) и даже в холодные слякотные дни ходили босиком. Правда, иногда кто-то из жителей переодевался в безликие джинсы и футболку и пропадал на несколько дней, а потом возвращался, нагруженный пакетами и котомками. Все увиденное никак не укладывалось в голове.
Время шло. Борис окреп, практически выздоровел. Но иногда просыпался среди ночи в липкой пелене ледяного пота и думал: как он мог, как мог так поступить с Ниной, которая до сих пор живет в неведении о его судьбе? Почему до сих пор не возмутился, не сбежал, не разгромил этот дом, не потребовал встречи с ней? Как им удавалось столько времени пудрить ему мозги? И однажды он вновь заговорил о жене.
Лада спокойно выслушала, сочувственно улыбнулась и принесла новый отвар, не такой горький. Борис машинально выпил, и на него словно надели невидимую смирительную рубашку — роптать расхотелось, мысли о доме померкли, как выцветшие фотографии. Так прошло еще несколько дней. Наверное, его организм, закаленный ежедневными многокилометровыми походами, оказался крепче, чем могли рассчитывать лесные люди. Дурман перестал действовать, Борис понял, что его специально опаивают, лишают воли и способности сопротивляться. Но для него оставались тайной мотивы тюремщиков. Зачем им понадобился старик-инвалид? Почему так стараются его здесь удержать? От него никакой пользы, а ест он наравне со всеми, да еще и специально приготовленные деликатесы. Единственное объяснение не внушало оптимизма: эти люди не хотят, чтобы в мир просочилась молва об их странном поселении. Но тогда зачем его спасли, не оставили погибать в лесу?
Каждый раз после приема отвара Борис шел в дощатый туалет и вызывал рвоту. Понимал, что рискует, но не мог придумать другого способа избавиться от дурмана. В голове потихоньку прояснялось, хотя он старался не подавать виду, бессмысленных вопросов больше не задавал, по сторонам старался не глазеть, опасаясь, что кто-нибудь разглядит в затуманенных наркотиками глазах трезвое любопытство. Каждый день старый лесник подолгу гулял по периметру забора, поглаживая идеально ровные доски уцелевшей ладонью.
— Соскучился по воле? — однажды раздался за его спиной насмешливый вопрос Лады, незаметно подкравшейся сзади.
Умение бесшумно передвигаться тоже было отличительной чертой жителей лесной деревни. Они словно по воздуху летали, не касаясь грубыми босыми ступнями земли.
— Да вот, прохудился забор. Думаю, что я смог бы починить, — ответил Борис, ткнув пальцем в одну наискось прибитую доску.
Женщина бросила взгляд на забинтованную культю и рассмеялась, обнажив крупные белые зубы.
— Отдыхай уж. Как-нибудь без тебя справимся.
Конечно, Борис давно обнаружил и калитку, и ворота. Ему бы только улучить момент… Выскользнуть бы за ограду, а дальше как-нибудь справится. Он ведь знает лес, столько лет одним им дышал. У него все получится.
ebooksa