Повелитель крыс

За пару минут Николау разделался со второй шоколадкой и выпил банку газировки почти до дна. Поставив банку на столик, он подвесил в пальцах цепочку с амулетом, которым в последний раз пользовался, когда рассматривал карты Чикаго, и поднял его до уровня глаз.

— Смотри на камень, Тереза, — сказал он, медленно раскачивая амулет из стороны в сторону. — Это будет легко. Исходящая от него сила поможет тебе скользнуть…

Еще несколько успокаивающих слов — и Тереза погрузилась в гипнотический транс. Григорий порадовался этому. Он боялся, что после того, что Терезе довелось пережить в плену у Франтишека, она будет бессознательно сопротивляться гипнозу. Порой его поражало, с каким безграничным доверием она к нему относится. Сам он в себя с такой силой не верил.

Следующий этап стоящей перед ним задачи был посложнее: теперь Григорию следовало самому впасть в полугипнотическое состояние — только так он мог обрести полную чувствительность ко всему, что излучало сознание Терезы.

— Дай мне руку, пожалуйста.

Она без промедления повиновалась. Контакт придал Григорию сил и облегчил восприятие.

Григорий смотрел на качающийся амулет.

Купе по углам подернулось дымкой и утекло подобно странной, незнакомой жидкости. Вскоре остались только они с Терезой, а все остальное перестало существовать.

Ты впустишь меня? — мысленно спросил он. — Ты покажешь мне то, что он заставил тебя показать ему?

Тереза не отвечала, но туман, окруживший их, начал понемногу рассеиваться, преображаясь в горы и холмы, поросшие деревьями и кустарниками. Но не они приковывали к себе взор Николау, а стоявшая на одной из вершин странная постройка. Башня была не слишком высока, но исходившее от нее ощущение угрозы было почти осязаемым. Григорий гадал: уж не воспоминания ли это Терезы о каком-нибудь фильме ужасов. Но нет, это навряд ли — ведь он-то сам узнал эту башню по воспоминаниям, некогда принадлежавшим Вильяму Абернати.

Весь пейзаж виделся Григорию в странном ракурсе. Казалось, будто бы Тереза смотрит на башню и прилегающие к ней окрестности не только своими глазами, но чьими-то еще. Пар глаз было несколько, но они почему-то принадлежали одному и тому же существу.

Наследственная память. Эти два слова как бы сами пришли на ум Николау. В них было что-то такое, что напомнило ему о Петере Франтишеке. Видимо, это был отголосок его слов, произнесенных в присутствии Терезы, когда он изучал ее сознание. Николау мысленно поблагодарил Франтишека, поскольку его догадка многое проясняла.

Видевшие башню с других точек люди могли быть только прямыми потомками — детьми или внуками некоего пращура, основателя рода. Дети детей впоследствии, вероятно, могли вступить в браки, находясь в родстве между собой. Тереза унаследовала сохраненные памятью картины такими, какими они виделись тем и другим, и за счет этого ее связь с прошлым усилилась. В этом был определенный смысл. Если основатель династии надеялся на успех, ему нужно было, чтобы его потомки сохранили кровное родство.

Осуществление подобного замысла говорило об использовании магической силы такой мощи, какую Григорию и представить было трудно. Даже пребывая в полугипнотическом состоянии, он не смог не содрогнуться.

Не об этом ли наследстве толковал Франтишек? Кто же должен был получить его? Неужели…

Григорий не решился проникать глубже. Его предположение не могло быть верным!

Картина померкла. По прошествии такого времени воспоминания могли быть только разрозненными — такими же, как у Григория. Просто поразительно, какими яркими остались те, что сохранились. А это тоже свидетельствовало о величайшем могуществе прапредка Терезы, хозяина башни.

Еще одно воспоминание. Статуя, вырезанная из камня той самой скалы, на которой возвышалась башня. Кто-то инкрустировал жилы белого камня в серые плечи… нет — в крылья, и два камня, серый и белый, как бы сплавились.

То был Фроствинг. То был грифон в те далекие времена, когда он был всего лишь каменной глыбой.

Сотворение Фроствинга… Григорий более внимательно всмотрелся в это воспоминание. Быть может, ему наконец-то предоставилась возможность кое-что узнать о своем извечном мучителе.