Я плыл много часов подряд, пока впереди не возникла новая опасность — однообразие. Я видел лишь бескрайнюю тьму, ощущал только ледяной холод, слышал лишь непрестанный вой ветра. Я решил, что ненароком утонул: умер и спустился в ад. У Сизифа был камень, а у меня — пролив. Но если неуклонно держать курс на север, рассвет в конце концов наступит, и я доберусь до Англии. Наконец я увидел горизонт, темное небо над еще более темным морем. Справа — сменяющиеся краски восхода, а впереди — белые скалы, похожие на огромный плавучий ледник. Компас был мне больше не нужен.
Я выбрался на берег. Вскоре сюда должны были прийти люди, но меня это не заботило. У подножия скал я нашел перевернутую трухлявую лодку и спрятался под ней. Я заснул, даже не сняв с пояса сапоги. Лишь очнувшись, я понял, что потерял свой дневник. Но, странное дело, бусы не расстегнулись: маленькие шарики звякают, пока я пишу.
Потеря дневника так потрясла меня, что захотелось тут же ворваться в ближайшую деловую контору. Всегда можно найти тонкую веточку или маленькое выпавшее перышко — досадные заменители настоящего гусиного пера, которым я разживусь, если большой птице очень крупно не повезет и она станет моим обедом. Вместо чернил я использую все на свете: от ягодного сока и воды, оставшейся после варки грецких орехов, до сбежавшего кофе и ламповой сажи. Даже без закупоренного пузырька для чернил можно временно обойтись.
Но бумага!
Чистая тетрадь — такая же редкость, как дружелюбное лицо, поэтому я ворую гроссбухи и конторские книги, надеясь, что там еще не все страницы исписаны цифрами. Такие кражи всегда идут впрок: ведь где гроссбухи, там и гусиные перья, а где гусиные перья, там и чернильницы, а значит, не надо так часто самому делать чернила.
Хотя мне посчастливилось обновить все писчие принадлежности, мой старый дневник безвозвратно утерян. У меня нет прошлого: я воссоздаю его лишь на письме. Все созданное ранее теперь пропало. Новый дневник — новое прошлое. Быть может, и новый человек?
Сосредоточусь-ка я на убийстве.
Я ношу с собой карту Англии. Я чувствую с ней родство. Линии рек, дорог, границ — точно шрамы на моем лице: каждая сама по себе, однако все они собраны воедино. Но где же этот Таркенвилль?
Прежде чем спрашивать дорогу, пришлось найти подходящую одежду. Сперва я зашел на ферму и украл из конюшни попону, чтобы носить ее вместо плаща. Собираюсь потом приделать к ней капюшон, а пока просто натягиваю на лицо.
Заменить рубашку, изорванную в клочья волнами, оказалось труднее. В плаще, но с голой грудью, я брел из одной деревни в другую, пока не высмотрел дородного мужика. Я ждал у окна, пока в доме не погасла свеча, а затем влез в дом и нашел его спальню. Мужик лежал в забытьи и громко храпел, я порылся в его комоде и нашел две запасные сорочки с большим обхватом талии. Тонкая белая ткань идеально облегала мои широкие плечи и грудь. Сорочки доходили мужчине до колен, а мне — лишь до бедер. Я с жадностью заглянул в кладовку и обнаружил там черный пиджак и синие брюки из мягкой шерсти. Пиджак превратился на мне в жилетку, а брюки — в бриджи. Я сунул свои трофеи под мышку и ушел.
Теперь, спрашивая дорогу, я хоть и буду закрывать лицо, но зато смогу выставлять напоказ чистую рубашку.
— Иди на север, к черту на кулички, — сказал человек в Дувре. — Коли попадешь в Шотландию, значит, ушел слишком далеко.
Таковы были первые указания, как добраться до Таркенвилля — далекого, как сама преисподняя, и столь же неприветливого. Города нет на карте. Даже если кто-то и слышал о Таркенвилле, его советы начинаются со слов «иди на север», но больше ничего путного он не говорит.
Наконец один человек предположил, что Таркенвилль — это где-то под Бервиком-на-Твиде, который и впрямь находится на севере, почти у самой шотландской границы. Мужчина не знал, по какую сторону от Бервика расположен Таркенвилль, но уж точно не с востока, иначе бы он был на дне морском.
В общем, пока что я держу путь на север, ведомый Полярной звездой к Маргарет Уинтерборн, а через нее — к Уолтону.
С тех пор как я переплыл пролив, мои записи напоминают не мемуары убийцы, выслеживающего жертву, а спокойные наблюдения отдыхающего. Я миновал Северный Даунс в графстве Кент, обратив внимание на палаточные города, вырастающие за одну ночь: временное жилье для толп, приходящих из Лондона убирать урожай хмеля. Я переправился через Темзу к востоку от Лондона и двинулся в Эссекс. При виде хижин с опрятными соломенными крышами и плодородной земли я затосковал по тихой семейной жизни. Но затем дождь будто кровью обагрил красноземные поля и нагнал мрачные мысли.
ebooksa