Я молчал, не веря своим ушам.
Девица смотрела на меня, разинув рот. Затем вздохнула, и взгляд ее стал томным.
— Всегда представляла себя на сцене. — Она густо покраснела. — Я ведь пою.
— Правда? — весело сказала Лили.
— Да, но… — Девушка показала на ребенка.
— Мы бы с радостью вас послушали. Может, за чаем и тортом?
Девушка перекинула ребенка с одного бока на другой. На ее лице явственно боролись противоречивые чувства. Конечно, мы подозрительные незнакомцы, которым нельзя доверять, с нами, наверное, даже не следует разговаривать… и все-таки… ей казалось, что она хорошо понимала нашу кочевую актерскую жизнь. Вдруг во взгляде девушки появилась решимость.
— На задах есть изба, — затараторила она, — всего одна комнатка. Я хотела перевезти туда свою матушку из Спеннимура, но Гарри сказал, что лучше сдать жильцам. Понимаете, так выгоднее, да и спокойнее, ведь матушка любит поболтать. Но думаю, не будет большого греха, если вы там переночуете (только сидите как мышки!), чем-нибудь перекусите, ну и…
— Послушаем, как вы поете? — сказала Лили.
Девица улыбнулась щербатым ртом.
— А Гарри? Он меня не тронет?
— Гарри… — Девица осеклась, щеки ее вспыхнули, и она взглянула искоса. — Не тронет, если будете сидеть тихо. Гарри нелюдим. Но я могу спеть для вас, пока его нет дома, я ведь всегда пою сама с собой. Только он недолюбливает людей. Я даже не скажу, что вы здесь, когда он вернется: он ничего и не узнает, верно? Вы же не будете шуметь?
Девушка была столь бесхитростна, что я не опасался подвоха, — ну, разве что она случайно проговорится. Но при каждом упоминании Гарри девица так менялась в лице, что я понял: она не расскажет о нас не только мужу, но и соседям. Постепенно я догадался, как она рисковала, попросив нас послушать ее.
«Изба» оказалась простой лачугой с грязным полом. Судя по запаху, там раньше держали домашний скот. Но горел очаг, было тепло и сухо.
Пока Лили ходила по нужде, девушка принесла миски с дымящимся жарким и ломтями хлеба, которые я припрятал в карман на завтра. Поставив поднос, девица пролепетала:
— Меня зовут Кэсси Купер. То бишь Кэсси Берк, миссис Берк.
Ее лицо носило печать страданий. Она была еще молода, как я и предполагал, лет шестнадцати, но широка в талии, с обветренной кожей и глубокими морщинами в уголках рта: жизнь уже успела ее потрепать.
— А меня Виктор… Виктор Оленберг. — Для меня собственное имя тоже звучало непривычно.
Она отрывисто кивнула.
— Сэр, вы ведь правда великан? Почему же ваша подружка вас дразнит?