— Слушаюсь! — пискнул Никитин и выбежал из зала.
В рядах пацанов зашумели.
— Так, тихо! — нахмурился второй парень, — у кого есть что сказать, поднимайте руку и говорите по очереди, как вызову.
Один из мальчишек тотчас же вскинул руку.
— Чуня, говори, — разрешили ему.
Пацан по фамилии (или кличке?) Чуня вскочил и возбуждённо затараторил:
— Этот Капустин ведёт себя как буржуй! Никогда не поможет дежурить, вчера в столовой хлеб раскрошил и не убрал за собой. А когда Наташа сказала убрать, он не послушался, а такую канитель развёл! И у Михалыча он постоянно дрыхнет под навесом, а не работает!
— Ты это видел? — нахмурился Виктор.
— Я сам не видел. А вот Колька видел и Ванька рассказывал.
— Что скажешь, Капустин? — строго взглянул на меня Виктор.
Я опустил глаза, чтобы не рассмеяться — паркет на полу был тщательно отполирован, но одна плашка немного раскололась и забугрилась, видимо сотни провинившихся ног, которые стояли здесь до меня, растоптали её.
— Ты гля, он даже говорить не хочет!
— Вот гад!
— Наглый какой! — раздались возбуждённые и возмущённые голоса пацанов.
Шум нарастал и уже начал приобретать угрожающие нотки. Но тут в зал вернулся Никитин.
— Там это… — попытался отдышаться он, — дядя Савелий говорит, что он трос уронил и верстак сломался.
— Что за верстак? — переспросил рыжий.
— Ну тот… буржуйский который, — пискнул Никитин.
Новость ошеломила присутствующих, так что Никитину даже не стали делать замечание, что он по-мещански неправильно назвал товарища Гука «дядей». Я тоже восхитился выдумкой дяденьки Савелия, видимо, станок у него уже был сломан, и он не нашел ничего лучше, чем обвинить во всём меня. Я помнил, как очнулся в едком дыму, как глюк ковырялся в недрах этого агрегата и матерился, и меня грызли смутные сомнения — вряд ли это Генка его сломал. А, судя по многодневному перегару от «мастера», он вполне мог сам напутать что-то с пьяных глаз.
— Ты зачем станок сломал? — обратился ко мне ранее молчавший воспитатель, в тёмно-синей блузе и пенсне.