Епископ посмотрел на меня с непонятным выражением.
— Интересный вы человек, барон, очень интересный, — усмехнулся он. — Ну что ж, я подумаю над вашей просьбой и сообщу о своём решении.
— Благодарю вас, ваше преосвященство, — сказал я вставая. — Я буду ждать.
Серые стены Дерптской крепости возвышались над Эмбахом[13], отражаясь в его тёмной воде. Крепость была очень старой — её стены были усеяны выщербинами, оставленными, скорее всего, ещё чугунными ядрами. Современные орудия быстро превратили бы эти стены в груды камня, но в те времена крепость достаточно успешно сопротивлялась осадам ордена, да и русские не раз уходили от этих стен несолоно хлебавши. Низко висящие свинцовые тучи и ворóны, сидящие на голых ветках деревьев, гармонично дополняли мрачноватый пейзаж.
Лена увлечённо набрасывала эскиз, стараясь уловить самые важные моменты. Приходилось торопиться — Кеннер вряд ли согласится задержаться здесь даже на несколько лишних дней. Можно будет, конечно, потом слетать сюда на дирижабле и порисовать, но кто знает, что к тому времени будет с погодой, и удастся ли поймать нужный свет.
Прошедшая выставка оставила у Лены смешанные впечатления. После долгих раздумий семья всё же решила провести небольшой аукцион, выставив на него дюжину картин. К удивлению всей семьи, картины были проданы за достаточно высокую цену, причём за некоторые из них шла настоящая борьба. Больше всего Лену потрясло то, что несколько картин были куплены музеями. Впрочем, покупку двух картин Княжеским музеем можно было объяснить благосклонностью князя, а приобретение Народным музеем живописи портрета Милославы за совершенно безумную сумму в двенадцать тысяч гривен было, возможно, вызвано тем, что это был единственный доступный её портрет.
Очень легко было посчитать себя гениальным живописцем, но всё же Лена была достаточно умна, чтобы понимать, что гениальность — крайне расплывчатая характеристика, которая к тому же обнаруживается исключительно после смерти художника. Более вероятным объяснением было общественное положение семьи. После долгих размышлений она всё же решила не забивать себе голову этими вопросами, а рисовать и дальше, как рисовала. В конце концов, для любителя общественное признание не является чем-то жизненно важным.
За всеми этими мыслями, и увлечённая рисованием, она совершенно не услышала шагов сзади.
— А неплохо рисует девочка, — сказал кто-то.
— А что ещё делать богатым девочкам? — ответил ему другой голос. — Рисуй и вообще развлекайся от души, пока такие, как мы, тяжко трудятся ради куска хлеба.
— А порой и умирают от голода и непосильной работы, — откликнулся первый.
— Как верно ты подметил, брат! — восхитился второй. — Пока нас терзают муки голода, кто-то от безделья малюет картинки! Справедливо ли это?
— Это несправедливо, брат! — решительно ответил первый.
Лена не торопясь оглянулась. Позади весело скалили зубы две физиономии, которые не внушали ни малейшего доверия.
— Не похоже, чтобы вас терзал голод, — заметила она. — Да и на людей, которые тяжко трудятся, вы тоже непохожи. Я бы скорее предположила, что вы никогда в жизни не трудились. Так что проходите мимо, любезные.
— Она насмехается над нашим несчастьем, брат! — патетически воскликнул первый.
— Клоуны, — хмыкнула Лена, отворачиваясь обратно к мольберту.
— Моё сердце кипит от обиды, брат!
— Спокойно, брат! Мы сами восстановим справедливость, своими натруженными руками.
— Ты прав, брат! Она должна заплатить нам сполна за свои насмешки и за наше унижение!