Мы снова навалились и, сдвинув фюзеляж метров на десять, повалились на снег обессиленные. А ведь впереди предстоял, даже страшно подумать, полуторакилометровый путь через заструги и сугробы.
– Да, такими темпами мы аккурат дотащим самолёт в лагерь только к концу дрейфа, – буркнул Курко, сердито сплюнув.
– Давайте сядем да помозгуем. Может, и найдём какой-нибудь выход, – сказал Никитин.
Мы расселись кружком. Кто-то зажёг фонарик, и его луч засколь-зил по лицам, выхватывая из темноты то заиндевелую бровь, по поседевшую от изморози бороду, то поблёскивающие из-под капюшона глаза.
– Может, откажемся от этой зряшной затеи? – предложил Петров, яростно растирая замёрзший нос.
– Эврика! – вдруг радостно воскликнул Гудкович. – У нас же есть нарты.
– Блестящая идея, – усмехнулся Яковлев, выковыривая сосульки из бороды. – Только тут одними нартами не обойдёшься. Тут целый санный поезд нужен.
– Да не требуется никакого поезда, – отпарировал Гудкович. – Мы просто уложим передок самолёта на нарты, а сзади будем подталкивать.
– Ай да Зямочка! Вот умница! – радостно отозвался Комаров. – И как это такая простая мысль мне самому раньше не пришла в голову?
– По-моему, предложение Гудковича – отличный выход из создавшегося положения, – сказал Сомов. – Только давайте отложим его осуществление на завтра.
Возражений не последовало: все так устали, что буквально валились с ног.
Наутро Курко приволок в палатку-мастерскую длинные чукотские нарты и вместе с Петровым принялся за ремонт: заменил сломанные колышки, тщательно связал медным проводом и сыромятными ремнями деревянные детали рамы, проверил и укрепил в гнёздах каждый копыл. Для проверки на прочность нарты пару раз приподняли и бросили на пол.
Удовлетворённые результатами «технических испытаний», ремонтники выволокли нарты из палатки и перевернули их вверх полозьями. Затем Курко, вооружившись полотенцем и кастрюлей с водой, принялся за процедуру «войданья»: намочит полотенце водой, проведёт пару раз по полозу, а сорокаградусный мороз мгновенно превращает воду в лёд. Он повторял эту операцию до тех пор, пока оба полоза не покрылись толстой ровной ледяной плёнкой. Теперь можно было отправляться на аэродром. Нарты легко скользили, оставляя на плотном снежном покрове две едва видимые дорожки.
Первая попытка водрузить самолётный нос на нарты кончилась неудачей. Даже лишённый плоскостей и хвоста, обледеневший фюзеляж оказался неимоверно тяжёлым – примерно по тысяче килограммов на брата.
– Сюда бы не нас, хлюпиков, а пяток штангистов-тяжеловесов, – посоветовал Яковлев, утирая вспотевшее лицо.
– Постойте, ребята, – вдруг сказал Комаров, потирая ноющую поясницу. – Чего это мы зря корячимся? Давайте раскопаем снег под носом самолёта и всунем туда нарты.
Сказано – сделано. Мы прокопали под носом фюзеляжа глубокую траншею и, подсунув под самолётное брюхо толстые доски, чуть приподняли его. Воспользовавшись моментом, Комаров быстро пропихнул нарты в образовавшуюся щель.
Мы отпустили рычаги, и нос фюзеляжа опустился на нарты, жалобно заскрипевшие под его тяжестью. Заскрипели, но выдержали, не развалились.
– Ну, полдела сделано, – прокомментировал Миляев, – как при изготовлении масла из говна. Мазать можно, а есть нельзя.
– Ну, Николай Алексеевич, – укоризненно сказал Сомов, – вы и остряк. Только, думаю, мы и вторую половину дела одолеем.