Кровь

— Ага. Знаю я твое несильно.

Этот голос я тоже узнал — Самоцветов.

— Приходит в себя.

— Вроде бы.

— Давай укол.

Я ощутил, как что-то укололо меня в руку, и дернулся.

— Спокойно, Леша, спокойно.

Вот гад, еще и успокаивает.

— ХАРРXXXXXXXX!!! — возмутился я.

В комнате наступила тишина, и я наконец открыл глаза. Передо мной, наклонившись, стояла статуя, до боли напоминавшая Гришу. В ее руке до сих пор был зажат совсем не каменный, а вполне натуральный одноразовый шприц. В углу стоял Самоцветов, в раскрытый от испуга рот которого мне почему-то захотелось бросить теннисный шарик, но под рукой, к сожалению, такого шарика не было.

— Ты… ты, ты что ж это творишь, твою мать? — выругался он.

— Нечего бить меня по башке железными предметами, — ответил я, поднимаясь с пола. Меня сильно качнуло, болела голова.

В комнате раздался голос Евдокимова:

— Анатолий Петрович, оставьте его одного. Мы побеседуем.

Я огляделся. Под потолком торчат две видеокамеры. Динамиков, через которые Самоцветов получил приказ, не видно. Взяв со стола бутылку «Фанты», я открутил ей голову и вылил часть содержимого в свое горло. В висках застучало еще больше.

Я присел. Комната была небольшой и весьма смахивала на тюремную камеру. Каменный Гриша занимал чуть ли не пятую ее часть. Умывальник, стул, стол, кровать и все. Самоцветов лихорадочно сгреб со стола медицинские принадлежности и быстренько смотался, сопровождаемый моим тяжелым взглядом.

— Что ж, Алексей Александрович, давайте знакомиться заново. — Голос помолчал, но мне было плевать на него, я приходил в себя. — А я ведь спрашивал вас о том, кто вы такой. И поверил даже, что вы обычный человек. Но, может быть, теперь, когда факты, так сказать, на лицо, вы откроете мне правду.

Все эти индифферентные рассуждения, производимые заунывным голосом, заставили мою больную голову вскипеть:

— Какую правду? О чем? Если бы мне самому кто-нибудь объяснил, что происходит.

— Так давайте вместе попробуем разобраться, — голос стал еще мягче, — вы рассказывайте, а потом все обсудим.