– Черный, блестящий! – восхищенно пробормотала черная блестящая птица. – А он мне будет впору?
– Ты что? Он же для людей!
– Уже для собак, – многозначительно прохрипела Диана, давясь от смеха. – А они говорят или лают? Бррр!
У нее остались неприятные воспоминания о псах из прошлой жизни.
– Вроде бы, говорят. Не знаю точно, – отмахнулся ученый ворон.
Из воды высунулся сом с большим усом, поднял на поверхность свою широкую, серую спину и призывно загудел.
– Опля, и карета подоспела! – прыснула Диана и поволокла всю компанию на «корабль».
– Ну, на корабль, так на корабль, – согласились Тимоша и Алиса.
Старшая моя дочь аккуратно сложила костюм обратно в сумку, надела ее на плечи и смело направилась к безобразной и огромной рыбине. Все втроем они уселись на сома, и тот поплыл к острову. А небо скрашивало им путь народными преданиями: «По морю, морю синему, по синему, по Хвалунскому ходил, гулял Сокол-корабль немного-немало двенадцать лет…»
А Песиголовцы – народец не очень-то на ум гораздый, да и не грозный уж как две тысячи лет. Это когда они по белу свету набегами наскакивали да мужей косили, жен полонили, а малых детушек в овражки кидали, тогда да – они слыли силой сильною, на сердца и души трепет наводящей. Но собрался род людской и изничтожил темну силу – всех псов смердящих до единого! Теперь они только в Причудье и живут, свой остров от Ивана-дурака охраняют. А что Иван? Он не дурак оказался, поиграл перед их носами свиристелкой да и был таков. А в пещеры те поганые за златом-серебром и вовсе не полез, ну, не дурак же он. Но об том другая сказка. А Песиголовцы ничего, освоились в тесноте да в одиночестве века коротать. Даже дитяток своих холят да лелеют, старикам в обиду не дают. Вот об песьих детушках и думала хитромудрая Алиса, подплывая: «Алчность не один народ погубила! А уж детские душонки и подавно. А мой Адидас им точно понравится! Он, поди, дорогущий, папа даже цену не сказал. Наверное, чтоб мамка в обморок не упала».
Диане, подслушивающей глупости сестры, оставалось только закатывать глазки и хихикать себе тихонько в носовой платочек. А ворон всерьез задумался о бешеных псах, беспокойство его одолело, и он, ни слова не говоря, сорвался с места и полетел на Песий остров впереди царского сома.
Крылатый шпион облетел крохотную сушу три раза, оглядел собачью коммуну, занятую жизнеобеспечением: пол мужеский занимался ловлей рыбы да ковкой уже не нужных им кольчуг, бабы варили уху, старичье отдыхало, развалившись, а молодежь охотилась на пичужек малых. Тимофей поискал глазами Полкана, нашел, тот занимался строевой подготовкой: дрессировал троих могучих, сильных гвардейцев.
«Вот так войско-рать, нам на пальчиках считать!» – хмыкнул наш разведчик и опустился на плечо главнокомандующему.
Он быстро и страстно зашептал воеводе всю-всю историю двух сахалинских сиротинушек, долго шептал – три часа и тридцать три минуты. Полкану даже пришлось боевой отряд распустить по домам, по пещерам – пожрать да всхрапнуть. Притомила, в общем, птичка Полкашку. Ему, вроде бы, и Сказочницу жалко: в сказках-то сидеть хорошо, народ про песий род байки бает, всё какая-никакая, а слава. Но и совесть велит драгоценные горы обходить дозором: ни мышь, ни гада ползучего, ни змея летучего, ни богатырей киевских могучих не подпускать. Потер воеводушка свой собачий нос, потер да и говорит:
– Пусть народ решает, как с пришлыми поступить! Сзову-ка я большую сходню.
Протрубил Полкан в горн могучий, и пришли к нему стар и млад, загадочные дела свои бросив. Выставил главный Песьеглавец вперед свое брюхо и прорычал:
– Слушай сюда, едет к нам татар орда: одна, нет две орды – две деревенских головы. Женщины, то бишь, младые, но уж дюже заводные.
Племя зашумело, загигикало, заулюлюкало, засюсюкало.
– Молчать! Бабье племя – всё не рать. Воевать с ним смысла нет.
– Так сожрать их на обед!