Мы уселись на зрительские места: Саныч и Клык в нижнем ряду, Я, Микроб, Погосян — в следующем. Помолчали с полминуты, и Саныч сказал:
— Я тут подумал и решил… А не пошло бы оно все на хрен! Деньги он, видите ли, уже получил. Вот пусть себе в жопу их засунет!
Все, кроме меня, пожали друг другу руки, и Димидко ожил, порозовел и отчитался:
— Наши все меня поддерживают. Никто не сомневается. У нас только получаться стало, ребята раскрылись, крылья расправили, даже Синяк запорхал, как будто ему двадцать, а не сорок, можно вполне его на замену ставить… — От волнения дыхание его сбилось, он набрал полную грудь воздуха и выпалил: — У нас ведь в стране народ талантливый, ему только волю дай! Только позволь раскрыться! А с договорняками этими, — он выдал длинное ругательство, — кому ж играть захочется? Это ж не игра, симуляция. Вот так симулировать и привыкают.
— Я ж говорил: как с бабами! — улыбнулся Погосян и вприпрыжку побежал на поле.
Подхватил свободный мяч и повел его, огибая невидимых противников.
— Хорошо идет! — сказал Клыков.
— Талантлив, стервец! — сверкнул глазами Димидко. — Если с левой бить научится, вообще цены ему не будет. — Он посмотрел на меня. — А тебя, значит, уже пытались перекупить?
— Послал, — развел руками я.
— И сколько предлагали?
— В два раза больше, чем здесь. Звали к Тишкову в «Торпедо».
— Ни фига себе, — он посмотрел на меня, словно пришествие увидел. — Крутая команда, шанс выйти в Премьер-лигу у них есть. И почему не пошел?
— Потому что «Титан» — моя команда, где можно построить что-то толковое, а не встраиваться в готовое и не факт что достойное, — усмехнулся я и вслед за всеми побежал на поле.
Разогревшись, мы снова занялись двусторонкой и ненадолго забыли о разговоре с Тирликасом. Непростой ведь разговор предстоит, потому что Лев витаутович, во-первых, наш директор, а во-вторых — одаренный. И хрен знает, какой он финт выкинет. Слишком серьезный противник.
Я вспомнил слова Шуйского об одаренных и самородках, свои мысли о назревающем конфликте поколений. Познакомиться бы с такими же, как я, узнать, что они за люди, и правду ли Шуйский говорил, что они мыслят по-особенному.
А когда пришло время идти в тренерскую, Димидко собрал всех и объявил:
— Тирликас собирает нас в конференц-зале главного корпуса. Что хочет, не сказал.
Мы переглянулись и пошли за Сан Санычем. По пути я перебирал варианты развития событий. Что там, в том зале, есть такого, чего нет здесь? Что Тирликас задумал? Как отбиваться, если он начнет угрожать? Может, записать все на телефон? Я шепнул об этом Клыкову, он показал «класс».
Зал располагался на втором этаже и рассчитывался человек на сто. Мы ввалились всей толпой, и гулкая тишина наполнилась шепотом и шелестом. Тирликас стоял у трибуны с гербом СССР и колдовал с проектором, направленным на огромный экран.
Футболисты расселись в середине зала, на первые сиденья не сел никто, будто бы обозначая, что между нами и Тирликасом — стена, и договориться не получится. Тирликас словно не замечал направленную на него ненависть и выглядел довольным. Он делал вид, что очень занят и не видит, что мы вошли и ждем.