Переступив через фотографии, он снял покрытую пудрой пыли телефонную трубку.
– Ну?! Какая к хрену редакция? Я Фролов. Ага, служил. Какое кому…
– Чего ж не рассказать? И р-раскажу! Подписку о неразглашении Советской Армии давал, а теперь никому, ничего не должен! Не-а. Сегодня не могу. Дела. Дел выше крыши, говорю! Уболтали, пусть приходит!
Фролов швырнул телефонную трубку на аппарат.
– Вспомнили уроды! Вспомнили старую развалину Егора! Слышь, Петька, что тебе Чапай говорит?!
– А кто трезвонил-то?
– Из редакции, – Егор разлил по стаканам остатки водки. – Интервью хотят взять. Их «ОА-74/871» интересует. Хм… С чего бы это?
– ОА?
– Окислитель авиационный. Хрен знает, куда его заливали, но мерзость та еще. Строго засекреченная! Я перед самой пенсией взводом командовал, который бочки с «восемьсот семьдесят первым» в вагонетки грузил. Пацаны в химзащите работали. Сколько с ними «шлемки» в том ангаре выпил, мать честная!
Забыв о стакане, который сжимал в руке, экс-прапорщик ударился в воспоминания, чем окончательно поверг невольного слушателя в уныние.
Петр собрался с духом, решив перевести разговор в плоскость более подходящую для застолья. Он выбрал из веера фотографий одну и сунул ее под нос Фролову.
– Чьи красавицы будут?
Егор взял снимок и исподлобья взглянул на Петьку.
– Шел бы ты отсюда, пока рожа целая.
– Егор…
Фролов схватил гостя за воротник плаща и потащил к двери.
– В мою душу вздумал влезть, подонок?!
– Я ж ничего не делал!
Волочащиеся по полу ноги зацепили коврик. Он был выброшен на лестничную площадку вместе с Петром. Дверь с грохотом захлопнулась. Изгнанник озадаченно посмотрел на серую стену подъезда, пожал плечами. Праведная обида обуяла его двумя лестничными пролетами ниже. Он погрозил обидчику сухоньким кулачком.
– Сто лет ты мне нужен! Вместе со своей водкой!