Старый английский барон

22
18
20
22
24
26
28
30

— Довольно вашего слова, — сказал Эдмунд. — Я никому не доверяю так, как вам, святой отец, и я проявил бы неблагодарность, если бы отказал вам в том, что в силах предоставить. Но предположим, что в восточном крыле и правда есть привидения, — хватит ли вам решимости довести задуманное до конца?

— Надеюсь, что да, — ответил Освальд. — Однако достаточно ли у тебя оснований думать, что там есть привидения?

— Да, — произнес Эдмунд. — Но я не проронил ни слова об этом никому, кроме вас. Нынче ночью я намерен — если на то будет Божья воля — обойти все комнаты, и, хотя этот замысел всецело принадлежит мне, признаюсь вам, ваше присутствие укрепит мою решимость. Я ничего не стану от вас скрывать, однако должен наложить печать на ваши уста.

Освальд поклялся хранить молчание до тех пор, пока не получит дозволение раскрыть тайну восточных покоев. И оба с глубоким трепетом принялись ждать наступления ночи.

Днем мистер Уильям испросил разрешения навестить своего друга. Его встреча с Эдмундом была трогательна. Мистер Уильям сокрушался о предстоящем отъезде Эдмунда, и они простились так горячо, словно предчувствовали, что не скоро свидятся вновь.

В тот же час, что и накануне, Джозеф пришел проводить Эдмунда в восточные покои.

— Сегодня ваш ночлег устроен много лучше, чем прошлой ночью, — сказал он, — согласно личному распоряжению милорда.

— Что ни час, я получаю новые свидетельства его доброты, — промолвил Эдмунд.

Они вошли в комнату, и Эдмунд увидел, что в камине пылает огонь, а на столе стоит холодный ужин и кувшин крепкого пива.

— Садитесь и отужинайте, дорогой господин, — произнес Джозеф. — Я должен явиться к милорду, но, как только все лягут, вернусь к вам.

— Ступай, — сказал Эдмунд, — но прежде зайди к отцу Освальду, он хотел о чем-то поговорить с тобою. Можешь ему довериться, у меня нет от него секретов.

— Хорошо, сэр, я зайду к нему, раз вы того желаете. Я возвращусь к вам, как только освобожусь.

С этими словами он вышел, а Эдмунд сел ужинать.

После скромной трапезы он преклонил колени и принялся молиться с величайшим пылом, предавая себя воле Небес.

— Я есмь ничто, — говорил он, — и не желаю для себя иной участи, нежели та, что Ты, Господи, назначил мне. Если такова Твоя воля, чтобы я по-прежнему пребывал в безвестности, я приму Ее с радостью; если же Тебе угодно возвысить меня, в Тебе одном да найду я источник чести и достоинства.

Пока он молился, на душе у него стало так легко, как никогда прежде, пустые страхи развеялись, и сердце зажглось божественной любовью и верой. Казалось, он вознесся над этим миром со всей его суетою и треволнениями. И Эдмунд продолжил читать про себя молитву до тех пор, пока стук в дверь не заставил его подняться с колен и впустить двух своих друзей, которые, сняв обувь, на цыпочках прокрались в заброшенные покои.

— Да пребудет с тобою Господь, сын мой, — промолвил священник. — Ты выглядишь бодрым и умиротворенным.

— Да, святой отец, — ответил Эдмунд, — я поручил себя воле Небес, и дух мой несказанно окреп.

— Хвала Небесам! — воскликнул Освальд. — Я верю, что ты предназначен для великих дел, сын мой.

— Как! Вы тоже поощряете мое честолюбие? — удивился Эдмунд. — Какое странное совпадение! Садитесь, друзья, а ты, мой добрый Джозеф, поведай нам то, что обещал сообщить прошлой ночью.