Роза Марена

— Ладно, Рози, давай покажем им, как это делается, — кивнула Рода. — Читается «Луч Манты» Кристины Белл. Заказчик — «Аудио Консептс», директор — Рода Саймонс, читает Рози Мак-Клендон. Пленка крутится. Начинай по моему сигналу и… Пошла!

«О Боже, я не могу», — снова подумала Рози, а потом сузила свой мысленный взор до того, что оставила в нем один-единственный яркий образ: золотой обруч, который женщина на картине носила на правой руке выше локтя. Как только тот стал ясно виден ей, последняя судорога паники начала отступать.

— «Глава первая.

Нелли не осознавала, что ее преследует мужчина в разодранном сером плаще, пока не оказалась между уличными фонарями и замусоренной аллеей, открывавшей слева от нее свой зев, похожий на челюсти старика, который умер с куском пищи во рту. Теперь было уже слишком поздно. Она слышала, как сзади приближается стук башмаков со стальными набойками на каблуках, и здоровенная грязная рука вынырнула из темноты…»

3

Этим вечером Рози вернулась в свою комнату на втором этаже дома на Трентон-стрит в четверть восьмого. Она изнемогала от жары и усталости — в этом году лето рано пришло в город. И все-таки она была очень счастлива. В руке она держала пакетик с овощами, из которого высовывалась пачка желтых листовок, объявлявших о том, что «Дочери и Сестры» устраивают «Летний пикник с концертом». Рози заглянула в «Д и С», чтобы рассказать, как прошел первый день на работе (ее всю просто распирало от возбуждения и гордости). Когда она уже уходила, Робин Сант-Джеймс спросила, не возьмет ли она десяток-другой листовок и не попробует ли договориться с владельцами магазинов по соседству, чтобы развесить их там. Стараясь не показать, как ее пугает это самое соседство, Рози согласилась взять столько, сколько смогла унести.

— Ты моя спасительница, — сказала Робин. Она отвечала за продажу билетов в этом году и не скрывала, что пока они не очень бойко расходятся. — Рози, а если кто-нибудь спросит тебя, скажи, что среди нас здесь нет сбежавших подростков и что мы не отбросы общества. Половина неудач с продажей билетов связана со сплетнями. Сделаешь?

— Конечно, — ответила Рози, зная, что едва ли это получится. Она не могла представить себя читающей лекцию хозяину магазина, которого видит первый раз в жизни, о том, что представляют собой «Дочери и Сестры» и… что не имеет к ним никакого отношения.

«Но я могу сказать, что они приятные женщины», — подумала она, включая вентилятор в углу и открывая холодильник, чтобы положить в него покупки. А потом произнесла вслух:

— Нет, я скажу леди. Приятные леди.

Да, пожалуй, это неплохая мысль. Мужчины — в особенности те, кому за сорок, — почему-то лучше воспринимают это слово, чем «женщины». Это, конечно, глупо (а то, как некоторые женщины шипели и клокотали по поводу семантики, было, по мнению Рози, еще глупее). Эта мысль вдруг вызвала у нее воспоминание: как Норман говорил о проститутках, которых иногда отлавливал. Он никогда не называл их «леди» (словом, которым пользовался, говоря о женах своих сослуживцев — скажем, «жена Билла Джессупа очень приятная леди»), но и женщинами — тоже. Он называл их девками. Девки — то, девки — се. До нынешнего момента она никогда не сознавала, как ненавидит это коротенькое противное словечко. Девки. Похоже на звук, который издаешь, когда удерживаешь рвоту.

Забудь о нем, Рози, его здесь нет. И его здесь не будет.

Как и всегда, эта простая мысль наполнила ее радостью и чувством благодарности. Ей говорили — в основном на кружке терапии в «Д и С», — что эйфория пройдет, но пока ей трудно было в это поверить. Она — сама по себе. Она сбежала от монстра. Она свободна.

Рози захлопнула дверцу холодильника, обернулась и оглядела комнату. Мебель в ней была лишь самая необходимая, а украшения — кроме ее картины — вообще отсутствовали. Тем не менее при виде каждого предмета ей хотелось кукарекать от восторга. Здесь милые кремовые стены, которых никогда не видел Норман Дэниэльс, кресло, с которого Норман Дэниэльс никогда не сталкивал ее за то, что она «больно умная», телевизор, который Норман Дэниэльс никогда не смотрел, издавая храп, когда передавали новости, и хохоча от повторов «Всего семейства» и «Оваций». И что самое замечательное, здесь не было ни одного уголка, где бы она сидела, плача и потирая ушибы. Потому что его здесь не было. Его здесь не будет.

— Я сама по себе, — пробормотала Рози… Она буквально задохнулась от счастья и подошла к картине.

Хитон светловолосой женщины, казалось, почти сиял при свете поздней весны. Она-то, конечно, женщина, подумала Рози. Не леди, но уж наверняка, не девка. Она стояла там, на вершине своего холма, бесстрашно взирая вниз на разрушенный храм и разбитых богов…

Богов? Но там же только один… разве не так?

Она увидела, что на самом деле там было два бога — один, лежавший навзничь и безмятежно смотревший со своего места, возле поверженной колонны, вверх, на тучи, а другой — чуть поодаль, справа. Второй смотрел вбок, сквозь высокую траву. Были видны лишь белый край каменной брови, одна глазница и мочка уха, остальное скрыто. До сих пор она не замечала его, но что с того? Вероятно, в картине отыщется еще множество мелких деталей, которых она до сих пор не заметила, — как на одном из тех рисунков-загадок из серии «Где Вальдо?», полных подробностей, которых поначалу не замечаешь, а потом…

Все это полная чушь. На самом деле картина очень проста.

— Ну, нет, — возразила она себе, — была проста.