Роза Марена

— Как я понимаю, она вам еще не надоела?

— Нет, ни капельки, — сказала она и мысленно добавила: «И с ней происходят забавные фокусы. Почему бы вам не подойти и не взглянуть на нее поближе? Может, вы увидите кое-что поинтереснее, чем леди, готовую вышибить вам мозги банкой компота? И скажите мне, Билл: сменила эта картина каким-то образом свой размер на „Синераму 70“, или это только игра моего воображения?»

Разумеется, она не произнесла вслух ничего подобного.

Билл положил ладони ей на плечи, и она печально, как ребенок, которого укладывают спать, подняла на него глаза, когда он наклонился и поцеловал ее в лоб, в гладкое местечко между бровями.

— Спасибо, что пошли со мной, — сказал он.

— Спасибо, что пригласили меня. — Она почувствовала, как по ее щеке прокатилась слезинка, и вытерла ее кулаком. Она не стыдилась и не боялась, что он увидит это. Чувствовала, что может доверить ему по меньшей мере слезинку, ну разве не чудесно?

— Послушайте, — сказал он, — у меня есть мотоцикл — старый, потрепанный «харлей». Здоровенный, грохочущий, и порой он глохнет на красном свете, но удобный и… Я — совершенно безопасный мотоциклист, если можно так говорить о себе. Наверное, один из шести владельцев «харлеев» в Америке, которые ездят в шлемах. Если в субботу вы свободны, я мог бы заехать за вами с утра. Я знаю одно местечко, милях в тридцати, у озера. Очень красивое. Купаться еще холодно, но мы могли бы устроить пикник.

Сначала она вообще не могла ничего ответить — она была просто заворожена тем фактом, что он пригласил ее снова. А потом — сама мысль о поездке с ним на мотоцикле… Как это будет? На мгновение Рози могла думать лишь о том, каково будет чувствовать себя за его спиной на двух колесах, разрезающих воздух со скоростью пятьдесят или шестьдесят миль в час. Обнимать его руками. Неожиданно ее охватил жар, похожий на что-то вроде лихорадки. Она не смогла разобраться в его природе, хотя ей казалось, что испытывала подобное ощущение, — когда-то очень давно.

— Рози? Что скажете?

— Я… Ну…

Что она скажет? Рози нервно коснулась языком верхней губы, отвела от него взгляд, пытаясь сосредоточиться, и увидела стопку желтых листков, лежащую на кухонном столике. Она вновь взглянула на Билла, чувствуя одновременно облегчение и разочарование.

— Я не могу. В субботу «Дочери и Сестры» устраивают пикник. Это те люди, которые помогли мне, когда я приехала сюда, — мои подруги. Там будут лотереи, аттракционы, разные игры, — набрасывание подков, ну и тому подобное. А потом, вечером, — концерт, который должен собрать средства. В этом году мы пригласили «Индиго Герлс». Я обещала, что поработаю на продаже маек с пяти часов, и я должна это сделать. Я стольким им обязана…

— Я мог бы привезти вас обратно к пяти без проблем, — сказал он. — Даже к четырем, если хотите.

Она хотела, но… Слишком многого она боялась, помимо пустякового опоздания на продажу маек. Но поймет ли он это, если она скажет ему? Если, к примеру, скажет: «Я бы с наслаждением обняла вас во время быстрой езды, я бы хотела, чтобы на вас была кожаная куртка и я смогла бы прижаться лицом к вашему плечу, и вдохнуть запах кожи, и услышать легкое поскрипывание, которое она издает, когда вы двигаетесь. Я бы очень хотела этого, но я боюсь того, что выяснится позже на вашем пикнике… Что тот Норман, который сидит у меня в голове, был прав насчет того, чего вы на самом деле хотите. И больше всего я боюсь, что мне придется признать справедливость главного правила в жизни моего мужа: мужчина может полностью располагать женщиной, — как своей, хотя и недорогой, вещью. Он никогда не высказывал вслух этого правила, потому что ему этого никогда не надо было делать: именно так он со мной обращался. Не боли я боюсь — нет, мне известно, что такое боль. Я боюсь крушения своей мечты. Понимаете, у меня их было так мало».

Она знала, что ей следует сказать, а в следующее мгновение поняла, что не может произнести ни словечка. Быть может, потому, что столько раз слышала эти слова в кино, где они всегда звучали как скулеж: не делайте мне больно. Вот что ей нужно было сказать. Пожалуйста, не делайте мне больно. Если вы сделаете мне больно, лучшее, что осталось во мне, умрет.

Но он все еще ждал ее ответа. Ждал, вот-вот она скажет что-нибудь.

Рози готова была сказать «нет» — она действительно должна быть на пикнике и на концерте, так что, может быть, в другой раз. А потом взглянула на картину, висящую на стене возле окна. И подумала, что та женщина не стала бы колебаться. Она бы сразу согласилась, а когда взобралась бы на железного коня позади него, то большую часть поездки колотила его по спине, заставляя мчаться быстрее. На мгновение Рози почти увидела, как та женщина сидит там с высоко задранным краем розмаринового хитона, крепко сжимая коленями его бедра.

Волна жара вновь накатила на нее, на этот раз сильнее. Слаще.

— Ладно, — сказала она. — Я поеду. С одним условием.

— Назовите его, — сказал он улыбаясь, явно польщенный.