Стигмалион

– Может, ты и права, но я считаю, что если двое решают сохранить беременность, тогда у них все… серьезно.

– А у нас и было серьезно. Было. Но теперь прошло, – пожала плечами Айви. – Многие вещи просто проходят, Лори. Причем закончиться могут в любой момент. Любовь, дружба, отношения, семья – все, что угодно, может р-раз – и оборваться. Жизнь ничего не дарит, только одалживает на время. Слыхала такую поговорку? Так что сделай выводы и не теряй даром времени.

– Вот вы где! Привет! – подскочила к нам какая-то брюнетка, в которой мы с Айви едва узнали Бекки. Теперь ее волосы были иссиня-черными, с голубоватым отливом, как крылья воронов. Вместе с ее ярко-голубыми глазами смотрелось просто отпадно. Пожалуй, даже круче «розового бунта» и «Матери драконов».

– Смотрите, тут просто прорва операторов и журналистов! – воскликнула она. – Я думаю, что завтра мы будем на всех полосах! Как я выгляжу?

У Вибеке на лбу алой краской было написано слово «Справедливость» и той же краской подрисованы кровавые слезы на щеках. В ее руках шелестел на ветру плакат с надписью «Вильям, женись на мне». Вокруг букв была старательно нарисована целая куча пошлых пухлых сердечек.

– Дико видеть у тебя в руках такой плакат, – заметила я.

– Я сделала его для тебя, держи! – не растерялась Бекс и сунула его мне.

– Больше похоже на плакат фанатки принца Уэльского, чем на требование справедливого суда, – проворчала я. – Да еще и все эти сердечки…

– Что ты имеешь против сердечек? – комично нахмурилась Бекки.

В этот момент к нам подскочил какой-то фотограф и давай щелкать вспышкой.

На следующий день этот снимок попал на обложку «Айриш Индепендент»: грозная Айви в футболке с надписью «Скажи мне в лицо, что он сделал это зря», эффектная Вибеке, изображающая справедливость, плачущую кровавыми слезами, и я – промокшая и продрогшая, с синими губами и потекшей тушью, держащая в руках плакат «Вильям, женись на мне».

В тот день я замерзла так, что уже в среду слегла с лихорадкой. Решила не идти в университет и весь день пролежала в кровати, задыхаясь от отчаяния и боли в груди. И, наверное, выглядела так несчастно и убого, что Бог вздохнул и сжалился: вечером я заглянула в почту и обнаружила там письмо от секретаря начальника тюрьмы, некой мисс Хоуп. Она написала, что мистер Райли с пониманием отнесся к моей просьбе и отдал ей распоряжение организовать нашу с Вильямом встречу.

У вас бывало такое, что все очень-очень плохо, а потом – резко хорошо? Настолько резко, что аж позвонки в шее хрустят. Вот это был как раз такой случай. После этого письма я вскочила с кровати и танцевала в темноте, кружась по комнате и глупо хихикая. Тот, кто сказал: «Просите – и дано вам будет», – знал, о чем говорил.

* * *

Мне пришлось ждать нашей с Вильямом встречи еще три недели. Какая ерунда для того, кто готов ждать хоть целую вечность.

И на этот раз не было никаких перегородок и никаких телефонных трубок. Я оказалась в большой плохо обставленной комнате с обоями мятно-зеленого цвета, посреди которой стоял деревянный стол и пара стульев. На стене висела одинокая картина, изображающая руины какой-то крепости, а с потолка свисала не менее одинокая лампочка. Под ногами скрипел облезший паркет, а решетка на единственном окне была такой плотной, что почти не пропускала свет.

Меня привели туда раньше Вильяма и оставили дожидаться его в полном одиночестве. Я бродила по этой неуютной комнате туда-сюда, не зная, куда себя деть. Втянула голову в плечи и жадно вслушивалась в каждый звук, доносившийся из-за двери.

А потом он пришел…

Знаете, что врезалось в память сильнее всего в тот день? Как судорожно мы снимали перчатки – он свои, я свои, – пока шли друг к другу. Как Вильям уронил их на пол и сжал дрожащими руками мое лицо. Как я заскользила по его спине голыми ладонями. Как соприкоснулась наша кожа – влажная и горячая. Мы словно перестали верить в то, что действительно совместимы, и теперь, переполненные страхом и недоверием, спешили перепроверить это заново.

Его руки сомкнулись на моей талии, и он поцеловал меня так горячо, как будто в комнате не было камер. Как будто вокруг вообще ничего не было: ни стен, ни решеток на окнах, ни колючей проволоки на высоких заборах – только мы и все это электричество, которое жгло нам губы и кончики пальцев. А потом Вильям зарылся лицом в мои волосы и пробормотал:

– Значит, ты хочешь, чтобы я женился на тебе?