Злой король

Иногда, лежа на холодном каменном полу, спрашиваю себя: есть ли предел моему терпению, что еще я позволю им с собою сделать, найдется ли такое, чему я воспротивлюсь, даже если это обречет меня на смерть.

Если найдется, то я буду дурой.

Но если не найдется, то, может быть, я чудовище.

– Смертная девушка, – обращается ко мне Балекин как-то днем, когда мы с ним оказываемся наедине в покоях подводного дворца. Он не любит называть меня по имени – может, не хочет его запоминать, поскольку считает меня расходным материалом, как тех смертных девушек, что прошли через Холлоу-Холл.

Я ослабела от обезвоживания. Они постоянно забывают кормить и поить меня свежей водой, а когда я прошу, наколдовывают иллюзорную пищу. Я уже с трудом могу концентрироваться на чем-то.

Хотя мы с Балекином в коралловом зале одни, а плавучие патрули, как я машинально отмечаю, появляются лишь периодически, я не могу ни напасть на него, ни сбежать. У меня нет ни оружия, ни сил. Даже если бы я сумела убить Балекина, я не такая хорошая пловчиха, чтобы достичь поверхности прежде, чем меня поймают.

Все мои планы свелись к терпению и выживанию – час за часом, день за днем.

Допустим, зачаровать меня нельзя, но это не значит, что я не могу сломаться.

Никасия говорила, что у ее матери много дворцов в подводном мире, и этот, построенный в камнях Инсуила на морском дне у побережья, только один из них. Меня постоянно мучает мысль, что дом совсем рядом, – я на несколько лиг ниже.

По всему дворцу в воде висят клетки – некоторые пустые, но во многих содержатся смертные с посеревшей кожей; выглядят они как мертвые, но время от времени шевелятся. Утопленники, называют их иногда стражники, и я больше всего боюсь стать одной из них. Вспоминаю, как на коронации Дайна вывела из дома Балекина одну из его служанок, а она бросилась в море и, конечно, утонула. Теперь я почти уверена, что тогда не ошиблась.

– Расскажи мне, – говорит Балекин сегодня, – почему Кардан украл мою корону? Орлаг считает, что знает ответ, потому что она понимает только жажду власти, но она не понимает Кардана. Он никогда не годился для упорной работы. Конечно, ему нравилось очаровывать людей. Он любил причинять неприятности, но необходимость предпринять настоящее усилие повергала его в отчаяние. Никасия не хочет этого признать, но она тоже его не понимает. Кардан, которого она знает, мог манипулировать тобой, но не всем этим.

«Это проверка, – вяло думаю я. – Проверка, в ходе которой мне придется лгать, но, боюсь, способность улавливать смысл покинула меня».

– Я не оракул, – отвечаю ему, думая про Вал Морена и то прибежище, которое он находил в загадках.

– Попробуй, – говорит он. – Когда ты выставляла себя напоказ перед моей камерой в Башне забвения, ты предположила: все из-за того, что я воспитывал его твердой рукой. Но тебе лучше других известно, как ему не хватало дисциплины и как я старался его перевоспитать.

Должно быть, он напоминает о турнире, где мы с Карданом сражались, и о том, как он меня мучил. Я запуталась в воспоминаниях и вранье. И слишком истощена, чтобы выдумывать истории.

– Когда я познакомилась с ним, он пьяный въехал верхом на урок очень уважаемого преподавателя, пытался скормить меня никси и на кого-то набросился на пиру, – рассказываю я. – Не думаю, что его наказывали. Похоже, он всегда добивался своего.

Балекин как будто удивлен.

– Кардан жаждал внимания Элдреда, – наконец говорит он. – К добру или к худу, но чаще к худу.

– Тогда, возможно, он хотел стать Верховным Королем ради Элдреда, – предполагаю я. – Или чтобы насолить ему после смерти.

Это, кажется, привлекает внимание Балекина. Хотя я высказала только предположение, которое могло бы отвлечь его от мыслей о мотивах Кардана, слова эти, едва слетев с губ, заставляют меня задуматься. Нет ли в них правды?