– Опасно, – соглашается он. – Но забавно.
Я не улыбаюсь.
– Унизь короля перед Двором, и его придворные начнут распространять слухи, а подданные забудут, как надо бояться. А вскоре и малые Дворы решат, что могут выступить против нас.
Локк нагнулся, поднял сломанный стул и, когда понял, что тот не может стоять, прислонил к столу.
– Что ж, прекрасно, ты разозлилась на меня. Но задумайся. Может, ты и сенешаль Кардана, и ясно, что он очарован твоими бедрами, губами и теплой кожей смертной женщины, но я уверен, что до сих пор ты в глубине души ненавидишь его, чего бы он тебе ни наобещал. Тебе должно нравиться, когда его унижают на виду у всего Двора. А что, если бы тебя не одели в тряпье и не смеялись бы над тобой, ты простила бы все мои прегрешения против тебя?
– Ошибаешься, – говорю я.
Локк улыбается:
– Лгунья.
– Даже если что-то из этого мне и нравилось, все должно прекратиться.
Кажется, он оценивает, насколько я серьезна и на что способна. Уверена, сейчас он видит перед собой девушку, которую когда-то привел к себе домой, целовал и обманывал. Гадает, и, возможно, не в первый раз, как мне удалось стать сенешалем, как я умудрилась заполучить корону Эльфхейма и устроить так, что мой младший брат возложил ее на голову Кардана.
– И последнее, – подытоживаю я. – Ты будешь верен Тарин. Мне нет дела, если ты сейчас спишь с кем попало, но когда поженитесь, чтобы никаких связей на стороне.
Локк смотрит на меня безучастно.
– Ты обвиняешь меня в том, что я равнодушен к твоей сестре? – спрашивает он.
– Если бы я действительно так считала, мы бы сейчас не разговаривали.
Он тяжело вздыхает:
– Потому что ты убила бы меня?
– Если будешь обманывать Тарин, тебя убьет Мадок; мне даже возможности такой не представится.
Вкладываю нож в ножны и поворачиваюсь к двери.
– Возможно, ваша нелепая семейка удивится, если обнаружит, что далеко не все решается убийством, – слышу слова, брошенные мне вслед.
– Мы действительно будем удивлены, – отзываюсь я.