– Дожили. За участие в революционном митинге – пайки раздают!
– Что же в этом плохого? – подняла бровь Ирина Ивановна. – Люди пришли на площадь, в мокрый снег и холод. Проявили сознательность. Сами же говорили, Михаил, что на голодный желудок много не навоюешь и мировую революцию не совершишь.
– Всё равно, – упрямо и угрюмо буркнул комиссар. – Мировая революция только тогда чего-то стоит, когда её делаешь хоть на какой желудок. Когда готов поголодать, если надо. А когда за паёк… – Он только рукой махнул.
– Вы, Миша, слишком много рассуждаете последнее время, – очень деловым тоном сказала Ирина Ивановна, берясь за работу – быстро проглядывала одну бумагу за другой, ставила пометки остро отточенным карандашом. – А рассуждать так много вредно. Надо исполнять свой долг перед новой Россией, перед трудовым народом…
– Ира! Да оставь ты этот «трудовой народ»! – вдруг взорвался Жадов. Упёрся кулаками в стол, нагнулся над Ириной Ивановной, однако та продолжала невозмутимо просматривать документы, что-то помечая в них. – Вот всё ты правильно говоришь, все слова нужные… а словно смеёшься, честное слово!
Ирина Ивановна аккуратно отложила карандаш, неторопливо скрестила руки, точно выигрывая время.
– Я, Миша, не смеюсь. Ты вот, помнишь, рассказывал про женщин из «бывших», которых в Кресты посадили ни за что ни про что? Так вот, они уже на свободе.
Жадов замер, растерялся, свёл брови, потешно замотал головой.
– На свободе? Как так?
– Да вот так, – хладнокровно сказала Ирина Ивановна. – Я выяснила по спискам имена задержанных, составила соответствующий приказ, подписала его у товарища Благоева. Отправила с нарочным. Невиновных освободили. Вернули ли им изъятое? Надеюсь. Но, знаешь ли, по нынешним временам и что отпустили – уже много.
– Это хорошо… – Комиссар, казалось, был изрядно сбит с толку. – Только… только ты-то смогла двоих выручить…
– Троих, – Ирина Ивановна оставалась невозмутима.
– Ну хорошо, троих. А сколько ещё сидеть осталось?
– Много. Вот потому-то, милый Миша, мы и должны оставаться на своих местах – чтобы революционное правосознание не обернулось кровавой вакханалией.
– Ваха… чем?
– Беспределом, как блатные говорят. Настоящий саботаж ведь есть? – Есть. Чиновники на работу не выходят? – далеко не все, но существенное число. Их кто-то организует? – Да. «Бывших», что старые порядки вернуть хотят, в городе хватает? – Тоже да. Только ведь вчера товарища Вреденского ранили, начальника отдела – не слыхал разве?
– Как не слыхать… – криво ухмыльнулся комиссар. – Только Вреденского этого я бы сам расстрелял. За опорочивание дела великой революции. Он взятки берёт, я знаю. Собирает с тех самых «бывших» золотишко, другие ценности – и переправляет через финскую границу. Которая тоже, я вам скажу, невесть зачем…
– Миша! – Ирина Ивановна строго подняла палец. – Нам необходимы союзники, и потому…
– Да-да! – перебил Жадов. – Поэтому Эстляндию с Лифляндией немцам отдаём, независимость Польши признали, чухонцев тоже… Был наш город Выборг – теперь Виипури какой-то, сказать стыдно!..
– Товарищ Благоев говорит…