– Задача чрезвычайной комиссии – борьба с саботажем и иными проявлениями контрреволюции, Генрих Григорьевич. Убеждения наших товарищей могут и должны становиться предметом дискуссии, но не выливаться в практическую плоскость. Бывший император на юге только и ждёт этой нашей ошибки.
– Но на питерских заводах и впрямь неспокойно, – упорствовал комиссар. – Недоволен народ. Смотрит на «коммерческие цены» да локти кусает. Тут тебе икра чёрная, тут тебе икра красная, тут тебе балык, тут тебе всё что угодно. А по карточкам такого не отпускают! А буржуи жрут в три горла! А жалованье хоть и растёт, но за ценами всё равно не успевает!
– Товарищ Жадов слишком упрощённо трактует текущий момент, – вкрадчиво прошелестел Генрих Ягода.
– Не мастер я трактовать моменты! – покраснел комиссар. – Мне бы классового врага, я б его мигом!.. Уж лучше на фронте, на юге, чем вот так здесь в «моментах» разбираться!..
– Это лишнее, – твёрдо прервал спор Благоев. – Ваш батальон нужен здесь, товарищ Жадов. Я сильно подозреваю, что завтра на заседании ЦК будет предпринята попытка протащить решение о введении «коммунизма».
– Решению ЦК мы, конечно же, подчинимся… – прежним тихим голосом заявил Ягода.
– Разумеется. Демократический централизм означает полную свободу дискуссии до принятия решения и строгую дисциплину при его исполнении, когда решение уже принято, – слегка улыбнулся Благоев.
– Тогда зачем мы здесь, Благомир Тодорович?
– Потому что, если за решение проголосовало большинство, решение от этого не становится само по себе ни правильным, ни разумным! – Благоев вдруг резко вскинул руку, голос его стал низким, угрожающим. – Потому что большинство может оказаться в плену иллюзий. Прекрасных иллюзий, не спорю, иллюзий, где все с энтузиазмом трудятся ради хлебной пайки и живут мечтами о мировой революции.
– Вы хотите сказать, товарищ председатель, что руководство ЦК нашей партии оказалось в плену опасных иллюзий? – осторожно, медленно проговорил Ягода таким голосом, что у Ирины Ивановны Шульц пальцы сами собой сжали рукоять «браунинга» в расстёгнутом ридикюле.
– Именно это, товарищи, я и хочу сказать. И говорю! – рубанул ладонью Благоев. – И наша задача, товарищи, как и вчера, так и сегодня, и завтра – это защитить завоевания революции. Потому что подобного рода ошибки могут оттолкнуть от нас самого важного союзника – крестьянина-середняка, который сейчас и кормит пролетариат в городах; ошибки дадут важнейшие козыри в руки наших врагов, окопавшихся на юге. Нам надо победить без гражданской войны, без разрухи, без миллионов погибших и миллионов эмигрировавших. В этом – защита нашей революции! Революции, а не резолюции, даже если это резолюция ЦК.
Слова Благоева подействовали. Его слушали, затаив дыхание.
– Особый отдел готов действовать, – первым поднялся Ягода.
– Благодарю, Генрих Григорьевич, иного и не ожидал, – кивнул Благоев.
– Оперативный отдел тоже не подведёт. – Войковский закряхтел слегка, но тоже поднялся, бодро и достаточно уверенно.
– Что с вашим батальоном, товарищ Жадов?
– Батальон предан идеалам революции, товарищ председатель. – Жадов встал следом за остальными, но глядел хмуро и в сторону. – Но… как я говорил… на питерских заводах брожение… Люди хотят справедливости…
– Это если у меня чего-то нет, так надо, чтобы и ни у кого б не было? – насмешливо осведомился Яша Апфельберг. – Товарищ Благоев, не сомневайтесь. Отдел печати немедля развернёт самую активную работу. ЦК подконтрольна одна только «Правда», а нам – два десятка других газет.
– Будем разбираться с зачинщиками волнений, – пожал плечами Войковский. – Со всей революционной решительностью, коей так не хватало царским властям.
– П-погодите! – Жадов покраснел, нелепо взмахнул руками. – Вы это что же?!.. Вы это как?.. Вы против партии?! Против Центрального комитета?! Против наших товарищей, революцию сделавших?
ebooksa