Смута. Том 1

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вот и пусть ест. На сколько наработает, на столько пусть и ест.

– Нет, товарищи, несправедливо это. Что вам, трудящимся, у которых работа тяжкая, положено больше, чем буржуям каким, – это ведь справедливо?

– Справедливо, – кивнул Иван. – И промеж нас тоже должно быть по справедливости. Только я вот что тебе скажу, комиссар, – в другой смене тут бывший дворянин выходит, офицер бывший. Может, и буржуй даже. Так он хоть и впрямь на полголовы меня ниже, а пудов таскает не меньше. Лясы не точит, цигарки не смолит. Работает. Что вьюн – гнётся только, а не ломается. И я тебе скажу, комиссар, – вот с ним если мне поровну достанется – это справедливо и будет. Потому что офицер тот бывший – работает. А у нас тут такие тоже есть, что норовят отсидеться-отлежаться, пока артель норму сполняет. Ну, мы их тоже учим. Вожжами пониже спины. Так что не втирай мне, комиссар, за справедливость. Справедливо – это когда мне за смену десять рублев, потому как я сто мешков перетаскал, а другому – рупь всего, потому что он едва десять передвинул. Вот и весь сказ. Раньше в лавку пришёл – всего в изобилии, только деньгу плати. А теперь? Очереди, а в самих лавках – пусто. Ладно, комиссар, хорош базарить тут. Тебе-то пайку всегда выдадут, а нам – коль норму выполним. Бывай здоров, комиссар.

– Как же так? – недоумевал Жадов, когда они с Ириной Ивановной возвращались на батальонном грузовике в центр города. – Почему же так выходит?

Комиссар завозил товарища Шульц домой, на Шпалерную, после чего сам возвращался в казармы, к своим людям. Всем даже начало казаться, что оно так и будет идти, что всё вернулось на круги своя; тем более что Южный фронт пока оставался недвижим, ни та ни другая сторона не предпринимали решительных действий.

На стол товарищу Благоеву ложились донесения о появлении в царской ставке всё новых и новых лиц из числа известных; пробралось сколько-то членов императорской фамилии: великий князь Константин Константинович[23], князь императорской крови Олег Константинович[24], ещё несколько молодых князей. Остальных успели по-тихому посадить под домашний арест, несмотря на требования Ленина и его группы «самым решительным образом расправиться с так называемыми “великими князьями” и их кликой».

Но пока что это предложение не прошло, причём, как ни странно, Благоева с его группой поддержали Сталин, Бухарин, Рыков и ещё несколько человек.

«На великих князей много чего в Европе выменять можно будет» – таков был общий глас.

– Потому так и выходит, Миша, что природу людскую враз не переделаешь, – рассудительно заметила Ирина Ивановна. – Уж в этом можете мне поверить.

– С детей начинать надо, – убеждённо сказал комиссар. – Их по-новому учить. Тогда толк и в самом деле будет.

– Будет. Только детей-то надо учить так, чтобы не вышло, что в жизни одно, а на словах другое. Надо признать, когда я в корпусе преподавала, слово с делом не расходились.

– Это как же?

– Да вот так. Есть государь – хозяин земли русской. Все так и говорят. Строй – самодержавный. Никакого обмана. Земля у тех, у кого она есть по факту. Её можно купить, продать, обменять. Заводы и фабрики – у тех, за чьи деньги они построены. Как и любая избёнка. Всё хозяина имеет. На небе Бог, на земле царь. Как есть, так и говорят.

– А у нас что же, по-другому? – удивился Жадов.

– Конечно. У нас как? «Вся власть трудовому народу» и «диктатура пролетариата». А какая же это «власть народа», если приказы у нас отдаёт Центральный Комитет, делегатами съезда, а отнюдь не народом избранный?

Жадов смутился.

– Так ведь делегаты – они не народ, что ли?

– Они часть народа, Миша, – терпеливо, словно непонятливому ученику, принялась растолковывать Ирина Ивановна. – Часть, но не народ. «Народ» – это вообще такая категория… неопределенная. Вот царская семья – это народ?

– Нет, конечно! – аж вскипел комиссар. – Кровопийцы они, трутни и паразиты!

– Хорошо. Трутни и паразиты. А священники?