– Не знаю, что делать, – выдохнул наконец Жадов. – Провалились бы они все с их политикой! Я за свободу шёл сражаться, а не перевороты устраивать!..
– Тогда мы с тобой поедем на фронт, – спокойно сказала Ирина Ивановна. В такие моменты они с комиссаром переходили на «ты».
– А если он прав, Благоев? Ведь не дурак же. И командир дельный. И начальник распорядительный… Вдруг и в самом деле введут этот «военный коммунизм» и голод начнётся?
– Непременно начнётся, – ровным голосом произнесла Ирина Ивановна, словно объясняя урок своим кадетам. – Никто не будет просто так работать, Миша. Кроме тебя и ещё ничтожной доли столь же честных и идейных, преданных революции людей. Я же сама твоих бойцов воспитывала, так сказать. Не рвались они вперёд всех дрова таскать, ой, не рвались. Сам знаешь. Забыл, как я их гоняла?
– Вот потому-то сомнения меня и взяли, – признался комиссар. – Но… утро вечера мудренее, может, всё обойдётся ещё. Или не введут этот «коммунизм», или ошибается Благоев, не так всё страшно окажется…
Ирина Ивановна только улыбнулась печально.
– Иди спать, Миша. Вот тут, на диване.
– Да, конечно, – комиссар встал. – Спокойной ночи… Ира.
Он стоял и смотрел, как Ирина Ивановна скрывается в спальне. Услыхал щелчок замка. Досадливо дёрнул щекой и принялся устраиваться на узком диване.
Следующий день прошёл, и ещё один. Жадов подолгу пропадал в расположении «своего» батальона, куда так и не назначили ни нового командира, ни, соответственно, его заместителя. В «Правде» появилась короткая заметка о прошедшем заседании ЦК РСДРП (б), где с речами выступили тов. Ленин, тов. Троцкий и тов. Благоев. В прениях приняли участие все остальные члены Центрального Комитета. Были приняты важные решения, о коих население и оповестят в самом ближайшем времени.
Никто, что называется, и бровью не повёл. Модный поэт Маяковский чуть не подрался с не менее модным поэтом Гумилёвым, неодобрительно отозвавшись о также модной поэтессе Ахматовой. Министры Временного собрания, которых только что перевели из Петропавловской крепости под домашний арест, начали знакомиться с материалами обвинения вместе со своими присяжными поверенными. Магазин Елисеева на углу Невского и Малой Садовой бойко торговал «всем необходимым к Рождеству». В городских парках насыпали большие снежные горки, залили катки. Звеня, ходили себе трамваи, и даже, несмотря ни на что, продолжалась работа по прокладке новой линии.
Минуло два дня, и всё та же «Правда», а с ней и «Известия» напечатали постановления Совета Народных Комиссаров о запрете частной торговли хлебом, сахаром, маслом и другими продуктами, о введении «категорийных пайков»: высшая, первая категория – для рабочих на самых тяжёлых работах, вторая – для них же, но с работами более лёгкими, третья – для служащих и четвёртая, последняя, – для «иждивенцев». По первой категории продуктов выдавалось в четыре раза больше, чем по последней.
Был назначен «переходный период», однако магазины и лавки опустели много раньше – население дружно кинулось скупать всё подряд, пока деньги ещё имели хождение; торговцы, однако, столь же дружно товар стали прятать. Финки-молочницы демонстративно опорожняли бидоны прямо на мостовые; был отдан приказ таковых задерживать, после чего молочницы немедля исчезли, как испарились.
Продукты теперь свозились на центральные склады, возле которых пришлось поставить многочисленную и хорошо вооружённую, вплоть до пулемётов, охрану.
В оную-то охрану и выдвинули батальон комиссара Жадова, коему было поручено «временно исполнять обязанности командира». Сам Жадов уже носил форму начдива, с двумя ромбами на петлицах, и по-прежнему числился «начальником формирующейся 15-й стрелковой дивизии», однако о ней так ничего никто и не ведал.
Ирине Ивановне достались форменные полушубок, френч (пуговицы срочно перешили на «женскую» сторону) и три квадрата, что соответствовали командиру батальона.
Обозы к центральным складам подходили тоже только с охраной. Ломовики, мрачные и неразговорчивые, кое-как, нехотя подгоняли подводы; грузчики, столь же угрюмые, нехотя их разгружали.
– Эй, товарищи! – попытался на второй день обратиться к ним Жадов. – Чего такая грусть-тоска? Чего невеселы?
Ответом стало неразборчивое бурчание и хмурые взгляды исподлобья.
– Михаил, оставьте их, – тихонько посоветовала Ирина Ивановна. Рука её лежала на расстёгнутой кобуре «люгера». Маленький «браунинг» прятался за пазухой.
ebooksa