Смута. Том 1

22
18
20
22
24
26
28
30

Впрочем, в пятом номере «Пионера» за семьдесят второй год Крапивин писал: «…Я буквально вижу сейчас направленные на меня насмешливые глаза читателей. Читателю этому одиннадцать или двенадцать лет, а в глазах у него за насмешкой прячутся недоверие и обида. “Неправда, – говорит он мне. – Всё это только хорошие слова. А вот мне в третьем классе повязали галстук, поздравили – и всё. Как жил, так и живу. Ну один раз в год игра “Зарница” (да и на неё не хотели брать, потому что двойку за диктант схватил). Ну собираем железо и макулатуру. Двоечников на сборах прорабатываем. А что ещё?”»[29]

Вот это было правдой. Только у Юльки никого на сборах не прорабатывали.

Зато в библиотеке имелись и другие книги. Набранные странным «старым» алфавитом, с твёрдыми знаками в конце слов после согласных букв, английскими «i», «и с точкой», и буквой, что выглядела похожей на твёрдый знак, но с поперечной перекладинкой на вертикальной палочке и звалась «ять».

Книжки были очень старые, видавшие виды, но аккуратно подклеенные, починенные – видно было, что за ними ухаживали, берегли. «Лiдия Чарская» – стояло имя автора. А на титульном листе, в правом верхнем углу, наискось дарственная надпись выцветшими лиловыми чернилами:

«Маленькой любопытке отъ папы на Рождество, Таганрогъ, 25/XII, 1910».

– О, нашла, – раздался голос Марии Владимировны. – Да, папин подарок. Почти ничего не уцелело, а вот это – «Княжна Джаваха» – осталось. Почитай, попробуй. Вдруг понравится.

Юлька попробовала. И не смогла оторваться. Правда, потом очень сильно плакала, когда бедная Джаваха умерла в холодном и чужом для неё городе Санкт-Петербурге.

И ещё она слушала, как Мария Владимировна рассказывает про Ледяной поход. Про то, как кучка офицеров, юнкеров, гимназистов, просто добровольцев, никогда не служивших и не державших оружия в руках, покинула окружённый Ростов и ушла в заснеженные степи.

Как брели от станицы к станице, из боя в бой. Погибали одни, их место занимали другие. Множество раз «армия» оказывалась практически в окружении, вырывалась из него, шла дальше, упрямо, почти без надежды. От Ростова – к нынешнему Краснодару. От Краснодара – обратно. Ничтожная горстка людей в огромной России; в те месяцы никто не сопротивлялся новой власти, напротив…

– Все думали – вот, наконец-то пришли решительные люди, скинули дурака и кривляку Керенского, наведут порядок, – размеренно говорила Мария Владимировна, поглаживая Юльку по голове, и Юлька совсем не противилась, хотя разве таких больших, как она, принято гладить, словно малышей-дошколят? – Но потом началось… всё через колено, всю жизнь, неважно, кто ты, крестьянин, рабочий или буржуй… Рабочие-то к нам и пошли, в Юзовке, в Донбассе они хорошо зарабатывали, хорошо жили. Самые лучшие солдаты были. Но, милая, сейчас это уже прошлое. Его помнить надо, обязательно надо; мы уже стары, нас мало осталось…

– Не говорите так, – взмолилась Юлька. Глаза у неё вдруг защипало.

– Не буду, – улыбнулась Мария Владимировна. – Ты знаешь, милая, что мои одноклассницы по гимназии до сих пор выпускают наш журнал? Разом – в Париже и здесь, в Петербурге? Да, мы держим связь, кто уцелел. Потом покажу тебе, Юленька. А пока что – скажи мне, что ты чувствуешь, «чувствующая»? Николай Михайлович мой совсем тебя замучил своим «снятием параметров», верно?

– Нет-нет! – искренне запротестовала Юлька. – Я… мне… это ж так интересно!

– Интересно, – кивнула Юлькина собеседница. – Но и опасно, милая. Игорёк-то тебе уже сказал главное, как я понимаю?

– Что сказал? – задрожала Юлька.

Мария Владимировна вздохнула, обняла её за плечи.

– Что тебе, милая, может не понадобиться никакая машина, чтобы оказаться в другом потоке.

– Г-говорил… но… это ж невозможно…

– Считается, что аппарат наш тоже невозможен, – суховато заметила бабушка Игоря. – И вообще никаких других «потоков времени» не существует. Человеческий мозг, милая, куда сложнее, чем кажется. И мир, Божий мир вокруг – тоже куда сложнее. Идеи Николы Теслы с эфиром – они ведь не только о «машинах». С этим «эфиром» взаимодействовать может и особым образом настроенное наше сознание. Подобно камертону. Знаешь ведь, что такое камертон?

Юлька знала.