И до самой Пасхи не происходило решительно ничего. Лиза чувствовала неладное, обижалась, фыркала, но потом всё равно прощала.
– Ты мне что-то не можешь сказать, – грустно сказала она в их последнюю встречу перед самым балом. – Хочешь, но не можешь. И я хотела на тебя обидеться и назвать тебя гадким мальчишкой, но не могу.
Они брели по Соборной улице, медленно направляясь к Бомбардирской, к дому Корабельниковых.
– Зачем же меня называть гадким мальчишкой? – попытался отшутиться Федя. – Я хороший!
– Хороший, хороший, – вздохнула Лиза. – Но тайны хранить не умеешь. По глазам вижу. Ты, Федя, честный, а это в наше время тоже плохо. Но я подумала и поняла, что, если б ты мог, ты бы сказал. И я бы помогла. Зина, кстати, за Петей тоже что-то такое заметила, но ей не так это интересно. Они тут о физике спорят. И Петя Зине в альбом написал стихи про тригонометрию! Представляешь?
Эх, эх, подумал Федя горестно. Лиза всегда была своим парнем, не просто капризулей-гимназисткой, но рассказать ей про Ленинград и семьдесят второй год, про «народ и партия едины», про страшную судьбу государевой семьи Фёдор всё равно не мог. Как и Петя Ниткин не мог рассказать всего Зине.
От этих мыслей Федя вечно ощущал себя виноватым. И тогда, ещё подумав, принялся рассказывать про Илью Андреевича, про то, как в него стрелял Йоська Бешанов, слава Богу, не до смерти, и про то, как они с Петей теперь думают, как найти покушавшихся, потому что ясно ведь, что не просто так Йоська выдумал стрелять в немолодого учителя поздним зимним вечером. Кто-то ведь его подучил, но кто и зачем?
Лиза слушала с полуоткрытым ртом. А потом, когда Федя закончил, вдруг порывисто обняла за шею и сразу же отпрянула, заливаясь краской.
– Так вот что вы с Ниткиным нам рассказать не могли!..
Федя решил не спорить.
– Вот глупые! – решительно заявила Лиза. – Небось скажешь, «не хотели вас впутывать», да?
И вновь лучше было просто кивнуть.
– Чепуха! – Лизу просто переполнял энтузиазм. – Мы за это дело с Зиной возьмёмся и распутаем!
Вот и хорошо, подумал Фёдор. Распутывайте. Да подольше. Пока не решится куда более серьёзное…
Две Мишени, кстати, на все их с Петей расспросы насчёт Йоськи только разводил руками.
– Сам бы знать очень хотел, господа кадеты. Но, что мне рассказали друзья из Охранного, он отмалчивается. Сперва-то совсем «в отказ» пошёл, но тут всё-таки извлекли из-под спуда тот первый случай со стрельбой и гибелью жандармов, сказали, что сейчас на него всё спишут и пойдёт Йося не на суд присяжных, а под военно-полевой, после чего его вздёрнут – быстро и высоко. Это подействовало. Но признаётся Йоська только в мелких кражах да в одном вооружённом ограблении, а больше ничего на себя не берёт. Эсдекам, мол, служил за деньги, они хорошо платили. Правда, уже его пытаются вытащить.
– Это кто же, Константин Сергеевич?! – поразился Фёдор.
– А вот скверно, что никак и не выясним, – с досадой бросил Две Мишени. – То один сановник, то другой. Думцы. Либеральные журналисты. За этого Валериана, чтоб его, так не заступаются, как за безродного сироту Иосифа Бешанова.
– А сановников нельзя допросить? – наивно поинтересовался Петя Ниткин.
– Следователь аккуратно пробовал спрашивать, с чего бы у его превосходительства такой интерес к мелкому уголовному бандиту, и получал ответ, что, мол, прочёл в газетах, газетчики раздувают, создают общественное мнение и не лучше было бы закончить это как-то потише, а то ведь, не приведи Господь, полыхнуть может, как в девятьсот пятом, от случайной искры…
ebooksa