Смута. Том 1

– Как забыть, – кивнула Ирина Ивановна. – Вот потому я и сказать хотела… Миша… прости, что я с тобой так, другая б, наверное, давно бы уже и на шею кинулась, и всё остальное… а я вот…

Комиссар с неожиданной нежностью коснулся её щеки – легко-легко, самыми кончиками пальцев, и тотчас убрал руку.

– Да разве ж я не понимаю? Я всё понимаю. Я ж не для того, чтобы ты… чтобы со мной… это ж то же самое «купи-продай»… невелика доблесть – мелкого урку приложить, чтоб место своё знал, чтобы языком своим поганым тебя не бесчестил… знаешь, сколько с такой шпаной дела имел? Ты не думай, я не из таковских… я знаю, с тобой нельзя так… – Он совсем смутился и замолчал.

– Как так? – негромко спросила Ирина Ивановна. На её щеках тоже появился румянец.

– Вкруг ракитового куста венчаться, – выпалил Михаил. – С тобой – только по закону если! Во храме, честь честью. С родительским благословением. И до конца жизни.

– Да, – очень серьёзно сказала Ирина Ивановна. – Во храме, честь честью. С благословением. И до конца. Понимаю, что ты хочешь мне сказать, Миша… И сама б хотела тебе ответить тем же. Просто не могу пока. Знаю, что ты уже мне дорог, и беспокоюсь о тебе, и забочусь. И… и… и давай не испытывать судьбу, ладно? Как Господь судил, так и будет. Хочу я, чтобы у тебя всё было б хорошо, чтобы жив ты остался, при ногах, при руках, целый, невредимый… Бога об этом молю, чтобы защитил бы тебя и оборонил… и молитвы читаю, что ни день, и во храм хожу, хотя тебе и не говорила… Вожди наши – их Господь безверием покарал, ну а я иная… врать тебе в этом не буду…

Комиссар растерянно слушал.

– Вожди наши, они да… с Богом-то да со священством они крутенько… ну так попы и сами виноваты…

– Не о попах речь, Миша. А о Господе. Иерей может и грешен быть, и недостоин даже – все мы грешники. А Господь – Он поругаем не бывает.

– Наверное… – медленно сказал Жадов. – Ох, товарищ Ирина… когда тебя вижу, когда говорю с тобой… вот честное слово, и про мировую революцию забываешь… и мысль одна – вот забрать бы тебя, вот согласилась бы ты, да и отправиться куда-нибудь подальше, в тихое место… дом завести как у людей, хозяйство… я же не люмпен какой, я мастер, на любых станках могу, и точность дать, и припуск… жалованье всегда хорошее было… я б работал, ты б учительствовала…

– И никаких революций… – шепнула Ирина Ивановна. Голова её опустилась, глаза предательски заблестели.

– Когда я с тобой, то кажется мне, что и никаких революций не надо…

– Но это ж неправильно. – Ирина Ивановна собралась с силами, взглянула комиссару в глаза: – Справедливость – великое дело, Миша. Я и впрямь долго учительствовала, в полковой школе работала, в кадетском корпусе… я ж не барынька какая… Справедливость нужна, без неё никуда. Потом уж и о доме думать. Но я с тобой буду, ты не сомневайся. Ты только меня не торопи.

– Не буду, – пообещал Жадов. Глаза у него сделались совершенно счастливые. – Вот поверишь ли, нет, а никогда не бывало со мной такого… и гулял, и веселился, а всё оно не то… пустое… нет ничего внутри… а тут глаза закрываю – а там ты…

Ирина Ивановна улыбнулась.

– Буду тебя хранить, Миша. Уж как сумею.

…Стучали колёса. Эшелон шёл на юг.

Телеграмма от Яши догнала их уже в Москве.

«ИНЦИДЕНТ РАЗРЕШЁН ТЧК ВМЕШАТЕЛЬСТВОМ ТОВ ЯГОДЫ ЗПТ ОДНАКО ПРОЯВЛЯЙТЕ ОСТОРОЖНОСТЬ ЗПТ ВОЗМОЖНЫ ДЕЙСТВИЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ АГЕНТУРЫ ТЧК АПФЕЛЬБЕРГ»

– Ай, Яша, ай, молодец, – усмехнулся комиссар. – Всё сказал, но так, что не придерёшься. «Контрреволюционная агентура», и всё тут. И гадай, о чём это он.