Вкус ужаса. Коллекция страха,

22
18
20
22
24
26
28
30

Заклятие работников хосписа было так сильно, что Кагоме замечала лишь их положение в пространстве и не сразу сообразила, что Джои просыпается. В горле зарождался стон, она пыталась его сдержать, но звук все–таки вырвался, ошеломив присутствующих и вернув миссис Тиел к реальности. Она тоже поняла, что происходит.

— Отойдите от него, — сказала она, но даже ее голос звучал глухо, словно сквозь кляп. — Отойдите…

Миссис Тиел умолкла, когда ее сын открыл глаза. Джои изумленно заморгал и с удивительной живостью перекатился на бок. Взглянул на ведро с водой, которое оставили работники хосписа. Они все–таки люди, отметила Кагоме. Все трое вздрогнули и попятились от кровати, создавая своими белыми халатами нечто вроде заградительной стены. Отделяя Джои от второй половины комнаты, от жизни, которую ему не суждено прожить. Но они перестали быть ангелами, их черты съежились до обычных, понятных, человеческих. У одной из санитарок под левым ухом был пластырь. У социального работника были рыжие волосы — еще минуту назад они были серыми, и Кагоме даже подумала, что этого требует их работа, это нечто вроде формы, — собранные в пучок на затылке.

Именно социальный работник и заговорила, когда новый приступ дрожи сотряс тело Джои. Голос у нее был хорошо поставлен, звонок, как у джазового диск–жокея, только более мягкий. Одновременно отстраненный и искренний.

— Джои, — сказала она.

Миссис Тиел рядом с Кагоме напряглась и прижала руки к бокам, как мать–орлица в гнезде. Но осталась на месте. Ждала.

— Джои, ты борешься так долго, прикладываешь столько сил. Уже тридцать лет, верно?

К огромному изумлению Кагоме, Джои ответил. И его голос был сильным, четким, радостным и ехидным — такого она не слышала уже два месяца.

— Тридцать три. Я заболел в семь лет.

— Тридцать три года, в то время как любой другой не продержался бы и шести месяцев. Невероятно. Я хочу, чтобы ты знал это, Джои: все мы хотим помочь тебе, помочь наполнить смыслом каждую секунду твоей жизни. И облегчить твое существование. Твое и тех, кто тебя любит. Мы приходим сюда уже месяц. Я никогда не видела такого бойца, как ты.

Неужели Джои улыбается? Боже, или он плачет? Опухоль двигалась по его губам, как размазанный прямоугольник, которым на телевидении закрывают лица жертв.

— Итак, Джои.

На этот раз социальный работник слегка подалась вперед на своем стуле. И другие, как по команде, тоже наклонились к нему. Кагоме едва не закричала, глядя на эту пляску гиен.

— Какова твоя цель, Джои? Ты можешь ее назвать? — С этими словами женщина бросила тщательно отрепетированный печальный взгляд на Кагоме и миссис Тиел. Кагоме прожигала взглядом рыжий пучок волос на ее затылке. — Чего ты хочешь?

Сомнений больше не было. Джои плакал. От улыбки не осталось и следа.

— Выжить, — ответил он из мертвой маски.

Он уронил голову на подушку и тут же снова заснул.

— Ты сука, — пробормотала миссис Тиел, и Кагоме почти кивнула, соглашаясь. Она хотела было поднять руки и издать победный клич… И только потом поняла, что свекровь обращалась к ней. — Я не могу это видеть, — продолжила миссис Тиел. — Я иду в кино. — Ее голос уже возвращался к обычному бесконечному щебету. — Скоро вернусь. Принесу твои любимые шоколадные звездочки, Кагоме, если они там будут. До свиданья, Райан, ты придешь завтра?

Миг спустя она исчезла, а с ней и работники хосписа, оставившие блокнот с телефонами, по которым можно звонить в любое время, за поддержкой, советом или просто чтобы поговорить. Они пообещали вернуться завтра. Кагоме подошла к стулу, Райан сел в кресло. Гитара осталась лежать на полу. Молчали они долго. Успела спуститься ночь.

Кагоме не помнила, когда поняла, что Райан спит. Его руки были скрещены на тощей груди, голова свесилась набок под странным углом, словно кто–то хотел свернуть ему шею, но остановился на полпути. Его нога, едва касавшаяся ее юбки, казалась не просто теплой. Она была горячей. Невероятно живой. Кагоме потянулась к Райану, нежно поправила свесившуюся голову, уложив ее себе на плечо. А когда подняла глаза, заметила за окном жуткого человека в фетровой шляпе.