— Киран умеет смущаться? — насмешливо поинтересовались сверху.
Смутившись окончательно, раздраженно ответила:
— Эран умеет издеваться, так почему бы Киран не научиться смущаться?
И, спрыгнув с подоконника, попыталась уйти.
Очень гордо, вскинув голову и расправив плечи. Совсем гордо.
Но, едва выйдя из спальни, ощутила насмешку. Его насмешку. Замерла, закрыв глаза, и в тот же миг Эран продемонстрировал то, что увидел он — я, с пылающими щеками, делано-гордо покидаю территорию. И вот его глазами все выглядело очень даже не гордо, а вовсе глупо, если честно.
Постояв секунд тридцать, кадет Киран МакВаррас крутанулась, решительно вернулась в спальню и, пока повелитель Иристана, удивленно вскинув бровь, смотрел на меня, подошла, обняла воина, страстно поцеловала в отместку за собственную уязвленную гордость, после чего отошла, отсалютовала, повернулась и вот теперь вышла.
В спальне никто больше не насмехался!
Выйдя в коридор, я прошла до лестницы, спустилась на первый этаж, увидела выходивших из зала заседаний воинов, которые, едва заметив меня, чинно поклонились и замерли, позволяя мне уйти. Чувствую себя помесью бога с чудом, странное ощущение. Молча ушла в лабораторию, даже не решившись произнести хоть слово. В голове царила звенящая пустота, чувство непонимания происходящего росло в геометрической прогрессии, и радовало только одно — некоторым сейчас не до смеха, и так им и надо.
Миновав длинный коридор, распахнула знакомую дверь и остановилась — эйтны вели себя странно. Обе сидели на кроватях, обе обнимали руками колени, обе дрожали как в лихорадке.
— Здароф, — осторожно поздоровалась я.
Эйтны вздрогнули. Разом. И дрожать перестали. Потом та, что помоложе, взглянула на меня ничуть не черными, а совсем даже светло-голубыми глазами и спросила:
— Где я?
— Оу, — я даже растерялась, но после зашла, дверь закрыла и весело ответила: — Дома.
Та, что постарше, подняла голову, и теперь вздрогнула я — один глаз у нее был карий, второй — непроницаемо черный. Жуткий. Покрасневший. Слезящийся.
— Конъюнктивит, — потрясенно пробормотала я.
— Мое имя? — встрепенулась женщина.
И мне стало стыдно за свою оговорку.
— Нет-нет, — заверила я, — это ругательство такое. А как вас зовут, вы не помните?
У эйтны поникли плечи, голова безвольно опустилась.