– Сколько вам лет было? – спрашивает женщина с серебряными руками. – Что за отец оставляет семерых детей одних-одинешенек в лесу? И если на то пошло, что за отец женится на женщине, которой не может доверить своих детей?
«А что за отец отрубает руки собственной дочери?» – думает концептуалистка.
– Ну, как бы там ни было, теперь вы их вернули, – продолжает женщина с серебряными руками. – Как поживает брат?
– Они с бойфрендом купили дом в Беркширах. Вернее, избушку. Вам бы понравилось – она стоит на гигантской курьей ноге. Скачем по двору. Зимой они хотят на ней «доскакать до Флориды». Меня тоже зовут, но я пока не знаю.
Стайка лебедей – шесть самцов и самочка – грузно переваливается, а навстречу им какая-то женщина несет шесть рубашечек.
Концептуалистка едет в магазин живой домашней птицы в южном Бруклине. На желтой вывеске надпись от руки арабской вязью и горделивый белый петух с приподнятой красной лапой. Внутри толпа хасидов и мексиканцев, а может, гватемальцев и колумбийцев, кто ж их разберет, и клетки от пола до потолка, из которых торчат грязные перья. Она наклоняется и отлепляет от пола белое перо.
Покупает шесть лебедей, нет, гусей, лебеди здесь не продаются, и отгораживает их на заднем сиденье картонными коробками. Когда проезжают мост, гуси громко галдят в окна, наверно, почуяв воду. Встречные водители бросают на ее машину удивленные взгляды. В галерее гуси важно расхаживают туда-сюда, словно искусствоведы, и щиплют провода. Наутро галерея сообщает о пропаже экспонатов стоимостью тридцать тысяч долларов.
Видеокамеры универмага зафиксировала шестерых маленьких грабителей – они примерили одинаковые рубашки, повертелись перед зеркалом так и сяк, потом сбросили рубашки прямо на пол.
Еще одна камера зафиксировала их попытку проникнуть в стеклянное здание того архитектора, ну, он еще ту штуку в Сиднее построил. Их спугнул ночной сторож.
Шестерых маленьких грабителей застали спящими в детских кроватках семейного отдела ИКЕА в Ред-Хук. Их заперли в комнате до прихода полиции, но грабителям, очевидно, удалось бежать через окно третьего этажа. На подоконнике найден гусиный помет.
– Тебе не кажется, что сейчас самое время выступить с чем-то новым? – спросил критик. – Не то чтоб тебя…
– Нет, не то.
Когда они познакомились, концептуалистка не разговаривала. По ночам они ходили гулять;
иногда она залезала на дерево, и он, устав от этой игры, умолял ее спуститься и идти спать, а она бросала вниз свои туфли, чулки, платье, целясь в красный огонек его сигареты (на нескольких любимых платьях до сих пор круглые прожженные дырочки), расстегивала бюстгальтер, вытаскивала через рукав и тоже бросала вниз, а сама оставалась стоять на ветке босиком, в одной комбинации, и глядела вниз, в темноту, где стоял он. «Выходи за меня замуж», – просил критик бледную тень на ветке.
– Он прекрасно знал, что я не могу ответить, – рассказывала концептуалистка женщине с серебряными руками.
А теперь, когда концептуалистка заговорила, их отношения совсем испортились. «Сейчас самое время выступить с чем-то новым, как считаешь? – спрашивала ее агентесса. – Если ты готова, конечно».
– Я думаю, критик спит с агентессой, – сказала концептуалистка подруге.
– Фу, – сказала женщина с серебряными руками.
Концептуалистка дает объявление в «Список Крейга»: «Требуются перья, лучше лебединые».
Лучшие перьевые ручки делались из лебединых перьев.