Девочки оказались хорошие. О дочерях богатых тузов такое нечасто скажешь, все знают. Но эти были невинны. Не знаю, как они умудрились такими вырасти с матерью, у которой не все дома, и отцом, которого нет дома вообще. Доброта их была так же неожиданна, как потекшее из камня молоко.
Снежка, как я ее звал, не желая заморачиваться с ее настоящим именем, любила читать и после обеда обычно сидела с книгой на террасе. Ее более общительная сестра проводила время, болтая со всеми подряд. Почти каждый день ездила на велике в соседний дом престарелых, помогала старикам.
Стоя на лужайке и глядя на них снизу вверх, я увидел то, чего издали не заметил: кожа у них светилась. У обеих такая кожа была – светящаяся.
Из-за этой чистой молодой кожи девчонки обычно и смотрятся такими аппетитными.
Не бойтесь, сказал я им. Сказал, как меня зовут, и они потихоньку расслабились, тоже назвали себя. У них была собака – старый ирландский сеттер, лежал там же и едва мог хвост поднять, даже чтоб отогнать мух. Я присел на ступеньки и почухал его.
Так мы и подружились. Понятно, у меня не было б ни шанса, не будь девочки так долго предоставлены сами себе. Время от времени к ним из города наезжали подружки-сверстницы, и тогда я туда не лез.
Но приезжали те редко. Так что на рассвете или закате, когда по лужайкам бродили олени и девочки, только я составлял им компанию. Я держался тише воды, ниже травы, не перебрасывался с ними фрисби, чтобы из дома никто меня не увидел. Чаще всего мы просто стояли вместе и разговаривали где-нибудь поодаль. Раз или два они сидели на причале, болтая ногами в воде, а я плавал туда-сюда – одна голова в теплом темнеющем озере.
Из высоких спаленных окон на втором этаже в таком нельзя было увидеть ничего предосудительного.
Девочки были со мной любезны. Разрешили брать байдарки из лодочного сарая, даже навязывали их мне, и порой по утрам я усердно греб в укромную бухточку, бросал весла и дрейфовал на байдарке, пытаясь удить рыбу под сенью дагласовой пихты. В лодочном сарае стояло несколько старых удочек, я их брал напрокат – своих-то не было.
Снежка оставляла мне сэндвичи, иногда выносила на террасу вазочку с мороженым. Роза давала мне шампунь в маленьких гостиничных бутылочках, просила не экономить.
Обе девочки были честны со мной.
– От тебя не очень хорошо пахнет, – сказала как-то раз Снежка. – Ты не чувствуешь?
Я ответил, что стираю одежду, как только представится случай, в городской прачечной-автомате или в озере. А также часто плаваю и пробую намылиться, но иногда забываю, когда последний раз так делал, ну и пропускаю пару дней.
– Жалко, – с тоской сказала Снежка.
От ночевок на бетонном полу ангара у меня разболелась спина, пришлось у сестер просить аспирин. Иногда шея со спиной жестоко ныли, а таблетки лишь притупляли боль, но и всё. Тогда Роза предложила мне ночевать у них в коттедже – там полно спален, всех и не сосчитаешь. В доме есть помещения для обслуги, сказали сестры, у него отдельный вход, и никто не живет там. Ночью можно потихоньку туда пробраться и спать в удобной постели с пуховыми подушками и добротными простынями.
Я сперва отказывался – боялся, что нарвусь на кого-то из домочадцев. Однако все было тихо, когда однажды я все же попробовал зайти уже после того, как девочки ушли спать. Тишина стояла такая, что мне даже померещилось, будто они живут здесь совсем одни, а пищу и воду им подают какие-то невидимые руки.
Постель была очень приятна после бетонного пола – до того приятна, что я чуть было не начал пересматривать текущий образ жизни: затаился в ангаре, немытый-небритый, прячусь от почти уже бывшей жены. Но мысль пошла по кругу – скрываться не так уж и плохо, ведь именно поэтому я здесь, в роскошном особняке с мягкими простынями и добрыми девочками.
Потом я частенько пробирался по узкой черной лестнице и спал в отдельной комнате, приткнутой под самой крышей. Ставил себе будильник на наручных часах и, едва забрезжит рассвет, украдкой выбирался наружу. Летом двери коттеджа не запирались, хозяева всегда были дома – ну или прислуга. Я за ними подсматривал, если был удобный случай. Садовник-мексиканец разъезжал на газонокосилке совершенно без толку – ничего не стриг, просто нравилось кататься. У беседки курила горничная, и оба порой исчезали в кустах – потрахаться.
Однажды у матери девочек в жизни случился какой-то просвет, и она надела белоснежный теннисный костюм. Бегала с Розой по глиняному корту, неловко отбивая мячи слабыми руками. Снежка сидела за боковой линией и фотографировала для семейного альбома.
То был редкий случай, когда мать можно было увидеть на воздухе, на солнышке, такую оживленную.