Мудрость толпы

22
18
20
22
24
26
28
30

– И поэтому мы теперь будем обходиться вообще без принципов? – Голос Вик сорвался на визг.

– Время полумер закончилось. – Пайк поглядел на нее ровным взглядом. – Иногда единственный способ что-то улучшить состоит в том, чтобы разрушить это и потом отстроить заново.

Было время, когда она считала, что его обожженное лицо является идеальной маской, скрывающей чувства. Теперь она не была уверена, есть ли там какие-либо чувства вообще.

– Порой, чтобы изменить мир, мы должны сжечь его дотла.

Еще одна крошечная точка свалилась с верхушки Цепной башни.

Толпа, собравшаяся за полуразрушенными стенами Агрионта, разразилась аплодисментами.

Часть VIII

«В толпе накапливается лишь глупость, а вовсе не здравый смысл».

Гюстав Лебон[2]

Море ужаса

– Добро пожаловать, дорогие граждане и гражданки! Добро пожаловать на шестнадцатое полугодовое заседание Солярного общества Адуи! К несчастью, его пришлось несколько отсрочить из-за, э-э… последних событий.

Карнсбик, непривычно скромный в жилете из домотканой материи, чем-то напоминавшем рабочий фартук, поднял вверх свои большие руки, призывая к молчанию – скорее из привычки, чем из необходимости. Прежде на заседаниях общества дым стоял коромыслом. Сейчас люди сидели в тревожном молчании.

– С искренней благодарностью к нашей выдающейся покровительнице, гражданке Брок!

Карнсбик сделал жест в направлении ложи, где сидела Савин. Она выдавила неловкую улыбку и постаралась забиться поглубже в тень. Полжизни она провела, стремясь выделиться из толпы, но сейчас лишь глупцы обращали на себя внимание.

– Я пришел к вам, полный оптимизма! – выкликал Карнсбик в потной манере бродячего торговца, который никогда не купит сам того, что вынужден продавать. – Великая Перемена предлагает нам множество великолепных новых возможностей! Рабочие устремляются в города. – (Их гнали холод, голод и война; все лучше, чем замерзать посреди дороги или подыхать от голода на пороге своего дома.) – Общественные правила и нормативы стали более мягкими. – (Поскольку никто больше не знал, кто за что отвечает и что именно должно соблюдаться.) – Давно занятые земли вновь становятся доступными. – (Главным образом посредством самопроизвольно возникающих пожаров.)

Карнсбик не стал упоминать растущую нехватку продовольствия, угля и сырья, опасность бунта и скорого ареста, а также нескончаемые процессы над перекупщиками, спекулянтами и ростовщиками. Множество пустующих сидений среди аудитории говорили обо всем этом гораздо более красноречиво, чем мог бы сказать даже сам великий машинист.

– Наши друзья в Старикланде, Инглии и Вестпорте испытывают… некоторые опасения. – (Фактически они были почти готовы объявить о своем отделении от Союза.) – Так что, возможно, на данный момент традиционные рынки для нас закрыты. Но перед предприимчивым изобретателем открывается целый мир возможностей! – (Перед теми, кто не разобьется всмятку у подножия Цепной башни.) – Великая жатва ожидает нас, и не только в материальном смысле, но, что гораздо более важно, в нравственном, социальном и культурном отношениях! – (Если получится не обращать внимания на лозунги сжигателей, намалеванные на каждой фабрике и мануфактуре.) – Со свободой и равенством, добавленным к нашим традиционным ценностям – воображению и предприимчивости, – Великая Перемена, несомненно, принесет процветание всем своим детям! – (Тем, кого не пожрет заживо.)

Карнсбик широко раскинул руки, приближаясь к крещендо своей неискренней речи:

– Никто не в силах – и, конечно же, никто никогда не захочет – остановить прогресс!

Никто из публики не осмеливался выделиться, первым начав аплодировать. Мучительное молчание затягивалось, огромное и тяжелое.

…Савин показалось невероятно странным, что в фойе, под двумя огромными канделябрами и треснувшей штукатуркой, там, где прежде висел третий, не было слышно воплей. Никто не плакал, не блевал, не рвал себе лицо ногтями. Жизнь просто продолжалась. Островки разговоров, деловое щебетание – предложения, обещания, уникальные возможности капиталовложений.