– А где старина Хогбек? – спрашивал кто-то. – Арестован?
– Разбился насмерть на испытаниях своего летающего шара, старый дурак. Очевидно, надеялся слететь с небес и унести в своих когтях молоденькую гражданочку.
– Еще ни одна женщина, сев в эту его корзину, не сохранила свое достоинство нетронутым… А Зиллман?
– Разорился. Вложил все свои капиталы в остекление, рассчитывая на то, что все стекла перебиты. Проблема только, что никто больше не заботится их заменять, поскольку завтра их все равно разобьют заново…
Ничто не изменилось с приходом Великой Перемены так сильно, как мода. Костюмы богатых людей все больше напоминали рабочую одежду, в то время как среди женщин идеалом стал образ бесхитростной пастушки. Щеки румянили до багрового оттенка отшлепанной задницы; веера нынче считались ненавистным аристократическим жеманством. Некоторые женщины вовсе перестали носить парики и горделиво демонстрировали собственные безжизненные волосы, словно это был символ их революционной гордости. Прежде публика с ума сходила по экзотическим безделушкам; теперь на все чужеземное глядели искоса, а то и обливали патриотическим презрением. Драгоценные камни резко утратили популярность, зато целые состояния тратились на сухие цветы и венки из трав. Удивительно, что никто не догадался водить с собой стадо коз в качестве украшения. Кормящие груди вздымались так высоко, что представляли для окружающих опасность удушения. Несомненно, Великая Перемена принесла свободу для всех, однако корсеты гражданок были, если такое возможно, еще более тесными, чем те, с которыми приходилось мириться дамам времен царствования короля Джезаля.
– Равенство никогда не раздается равными порциями, – пробормотала Савин.
– Я из Гуркхула, – отозвалась Зури, поглядывая на часы. – Кому это и знать, как не мне.
– Люди ничего не хотят видеть, кроме копуляции и дешевых трюков, – вибрирующим басом жаловался своему знакомому владелец театра. – Некогда наши своды сотрясал призыв великого Иувина к сенаторам! А сейчас мы смотрим, как толстяк спотыкается о ночной горшок и как смазливые парочки делают вид, будто занимаются сексом.
– Ну, секс-то всегда пользовался спросом, признайте!
– Пожалуй. Но в последнее время я вообще перестал понимать, кто на меня работает, актеры или шлюхи.
– Разве есть разница? – Дробная россыпь принужденного смеха.
Они все катались по тонкому льду, замаскировав натянутыми улыбками свой ужас – скользили поверх разбегающихся из-под ног трещин. При каждом шуме с улицы люди вздрагивали, ожидая, что сжигатели ворвутся в театр и накроют все Солярное общество гуртом. Прежде рабочий люд Адуи жил в постоянном страхе перед людьми, находящимися в этом помещении. Теперь они поменялись ролями. Однако жизнь продолжалась, пускай даже мир вокруг замерзал и пылал одновременно. Какая была альтернатива?
– Кредиты! – брызгал слюной человек с невероятных размеров бакенбардами. – Кредитов нынче нигде не достать. Все банки в руинах!
– Большинство банкиров теперь в Доме Истины – прошу прощения, в Доме Чистоты… Это те, которых еще не спихнули с башни. Ростовщичество… Разве же это преступление?
– Если да, то мы, пожалуй, все виновны!
– Если Пайк хотел задушить бизнес, он взялся за дело с нужной стороны…
Когда-то Савин чувствовала себя здесь как дома, перепархивая от одного предложения к другому, оставляя позади себя обломки разбитых надежд и мечтаний. Теперь все, чего ей хотелось, – это перерезать шнуровку своего корсета, рухнуть в кресло, взяв с собой детей, вытащить пробку из графина и больше его не затыкать.
– Клянусь Судьбами, – пробормотала она, – я превращаюсь в свою мать.
– Это не худшее, во что можно превратиться, – утешила ее Зури.
Все было гораздо веселее, когда у нее имелся под рукой запас жемчужной пыли и когда ее жизни не грозила постоянная опасность. Однако жемчужной пыли больше было не достать, а жизнь никогда не стоила дешевле.