Ударившие морозы, теперь сменившиеся сырой оттепелью, не были к ним милосердны. У одной из гигантских матерей-кормилиц уже отвалился нос; его бесформенные куски валялись вокруг пьедестала. Кроме того, сомнительные трещины окружали также ее бюст. Скорее всего, он отлетит в следующую очередь, размозжив голову какому-нибудь незадачливому прохожему. Раздавленный гигантскими сиськами – кажется, именно так Танни всегда хотел закончить свой земной путь?
– Ризинау привез из Стирии какую-то скульпторшу, чтобы их переделать, – сообщила Хильди, хмуро глядя вверх, – но ее сбросили с Цепной башни вместе с ним. Так что им пришлось подрядить на это дело простых каменщиков.
– Ах да…
Он смутно помнил, что этот вопрос как-то обсуждался представителями в суде. Какой-то молодой провинциальный самородок яростно кипятился: «Профессиональный скульптор – это аристократическое излишество! Нет такой задачи, с какой не справился бы честный работяга из Союза!»…
Орсо надул щеки:
– Клянусь Судьбами, они даже разрушить ничего толком не могут.
– Вы хотите сказать, что скучаете по старым изваяниям? – спросила Хильди.
Орсо открыл рот, собираясь ответить, но замолчал. Как и со многими другими вещами в эти дни, он испытывал по этому вопросу безнадежно смешанные чувства. Лорд Хофф однажды назвал статуи на аллее Королей «величайшим сокровищем Союза», прославляющим все, что есть и было благородного. Они поистине были чудом света – для тех, чьим идеалом является патриотическое чванство.
Вот только те статуи, разумеется, тоже были беззастенчивым надувательством, парадом своекорыстия и самодовольства (в котором Орсо тоже предстояло когда-нибудь занять место), где алчных палачей превозносили за их сострадание, мстительных милитаристов – за их терпимость, безрассудных бездельников – за их внимательность и заботу. И словно задавая тон этому беззастенчивому искажению правды, Байяз, величайший бесстыдник и вор в истории, был в буквальном смысле вознесен на пьедестал на обоих концах аллеи – за все, что он дал Союзу…
Орсо пожал плечами:
– Что тебе больше нравится: величественная ложь или уродливая правда?
– По мне, так лучше обойтись и без того, и без другого, – пробормотала Хильди.
Еще более смешанные чувства Орсо испытывал относительно изменений, произведенных на площади Маршалов. Он пытался держать подбородок кверху и идти с той беззаботной развязностью, что так раздражала его многочисленных охранников, но не мог удержаться, чтобы нет-нет да не опустить глаза. Не мог удержаться, чтобы не читать имена, высеченные на плитах, на которых некогда закончился парад в его честь. То здесь, то там виднелись оплывшие горки свечных огарков, осыпавшиеся венки, размокшие листки со словами благодарности – самодельные святилища, образовавшиеся вокруг имен наиболее почитаемых мучеников. Столько имен… Тысячи и тысячи; и за каждым стоял человек, умерший, чтобы он мог сидеть в золоченом кресле и делать вид, будто правит страной.
Может быть, к счастью, а может быть, нет, но его внимание вскорости было отвлечено обычными насмешками. Зима значительно уменьшила размеры толпы возле Народного Суда, но оставшиеся фанатики восполняли свою малочисленность интенсивностью своей ярости. Они наседали на охранников, потрясая памфлетами и выкрикивая оскорбления.
Орсо, как всегда, улыбался, махал и посылал им воздушные поцелуи.
– Вы так добры, мои подданные! Явиться ради меня в такой холод! Весьма любезно с вашей стороны!
Какая-то женщина плюнула в него, и он прижал руку к своей куртке, словно поймал букет цветов.
– Я сохраню это как величайшее сокровище!
– Да здравствует король! – выкрикнул кто-то.
– О нет, – проговорила Хильди.