Мудрость толпы

– Что, что…

Клевер поглядел в сторону Карлеонских стен, прищурив глаза, словно против штормового ветра.

– Я-то надеялся, что мне больше никогда не придется участвовать в сражении…

Люди Кальдера уже двинулись вперед. Это была не самая энергичная из атак, после всего дерьма, через которое им пришлось прочавкать, чтобы добраться досюда. Но, тем не менее, они двинулись.

Клевер вздохнул глубоко, из самого брюха:

– Но что проку в надеждах!

Маленькие люди

Корлет была уверена, что у нее все четко схвачено. Знала в точности, как все обернется. Не могла бы знать лучше, даже если бы видела это Долгим Взглядом.

А потом Рикке пырнула Стура в шею ножом и спихнула его с надвратной башни. И, значит, теперь будет битва, а потом город будут грабить – и кто, черт побери, может сказать, чем это закончится? Внезапно жизни всех оказались на краю пропасти, включая ее собственную. Трудно представить себе что-то менее четко схваченное, говоря по правде.

Повсюду вокруг города люди Кальдера устремлялись к стенам. Тысячи людей. Оборванные толпы, грязные, нестройные, с поблескивающим среди них металлом; изодранные штандарты полощутся под ветром, дюжины лестниц торчат во все стороны, кровожадные крики разносятся по всей долине. Защитники стен принялись сгибать луки, посылая стрелы в накатывающую толпу. Оттуда, где она стояла, сжимая древко знамени Долгого Взгляда, Корлет видела, как несколько человек упало. Но их было очень и очень мало, чтобы на что-то повлиять.

Она была уверена, что у нее все четко схвачено. Могла предсказать любое движение Рикке. Знала, что та слишком мягка, слишком доверчива. Но теперь в ней не было ничего мягкого – широкая ухмылка, забрызганная Стуровой кровью, единственный глаз пучится с татуированного лица, уставясь на Корлет. Она глазела на нее и улыбалась, опустив руку с окровавленным ножом, и Коул Трясучка, огромный и кряжистый, маячил рядом… У Корлет появилось нехорошее чувство в животе, не имевшее ничего общего с месячными.

Стрелы летели теперь в обратном направлении, и некоторые из них были зажжены. Они принялись сыпаться на город, грохоча о шиферные крыши. Корлет пригнулась, вовсе не желая быть подстреленной. Кажется, откуда-то запахло дымом. Повсюду слышались крики, паника царила везде. Кроме крыши надвратной башни, где они стояли. Кроме лица Рикке.

– У твоей бабушки много посетителей, – сказала она.

– Что?

– Изерн-и-Фейл ужасно недоверчива. Может быть, так бывает со всеми, у кого отец безумец, а роль матери исполняет луна. Она с самого начала была против тебя. Поэтому она подослала людей следить за твоей бабушкой. Пф-ф! – Рикке надула щеки. – В этом доме столько народу, словно это какой-то бордель.

– Люди приходят к ней за советом. – Корлет пыталась говорить спокойно, что было непросто посреди закипающей битвы. – Они питают к ней глубокое уважение…

– Особенно те трое братьев. Они получают от нее уйму советов!

– Раз в неделю, – добавил Трясучка, хмуро взирая сверху на Корлет.

С волосами, завязанными сзади, так что его шрам был виден во всей своей красе, он выглядел монстром. Его металлический глаз сверкал на солнце, проглядывающем между облаков. Как она могла хотя бы наполовину привыкнуть к этому? Не в силах удержаться, Корлет зыркала глазами во все стороны. На крыше внезапно появилось слишком много суровых лиц, и учитывая, что битва разворачивалась в другой стороне, слишком многие из них были повернуты к ней.

– И ведь они пивовары, знаешь ли, эти братья, – продолжала Рикке, – так что они повсюду разъезжают на своих повозках. Есть одно место, где их эль особенно ценят.