Плач Агриопы

- Иоанна, называющая себя Девой, мы явились к тебе, чтобы задать вопросы, на кои призываю тебя отвечать честно, — торжественно объявил Кошон.

- Разве мало я отвечала на вопросы во время суда, Ваше Преосвященство? — В голосе девушки слышалось искреннее изумление. Не ропот, нет, — лишь изумление. — И разве я лгала тогда? — Закончила она.

- Суд назвал тебя виновной во многих грехах. — Мягко, но весомо произнёс клирик. — И ты признала свою вину, когда мы готовили тебя к сожжению на кладбище аббатства Сент-Уэн. Верно ли, что ты забыла о ереси и идёшь по пути покаяния, дочь моя?

- Я… верю святым отцам, указавшим мне на мои заблуждения… — Неуверенно, почти робко произнесла узница, — Я раскаялась в прошлых деяниях, чтобы мне позволили бывать на исповеди и причащаться святых тайн… Но иногда мне кажется, я совершила грех предательства, признав наваждением святые голоса, говорившие со мной.

- Голоса, дочь моя… — Вскинулся Кошон. — Из-за них-то мы и явились сюда. На сей раз я не стану вразумлять тебя. Думай об этих голосах так, как ты думала о них до суда. Сумеешь ли ты сделать это?

- Это странная просьба, ваше Преосвященство, — Иоанна глядела на епископа исподлобья, словно нищенка, которую на городской площади подзывает к себе важный господин: не то накормит, не то даст пинка ради забавы. — Ведь сами вы призывали меня забыть о наваждении.

- Я и сейчас полагаю голоса наваждением, — неторопливо выговорил Кошон. — Может, даже болезнью особого рода. А болезнь стоит исцелить, — разве не так? Иногда исцеление сопряжено со страданием — тебе, уж конечно, ведомо это. Не скрою, так будет и сегодня.

- Я не смею возражать вашему Преосвященству, — потупилась Иоанна. — Тем более, что, когда вы здесь, на мне нет оков. Это приятно.

- Что ж… Мой первый вопрос… — Кошон обернулся к Аврану, коротко кивнул, словно позволяя начать дознание. — О самом первом голосе, услышанном тобою, Иоанна Дева. Вспомни, как это было. Вызови в памяти тот день.

- Это было так давно… — Начала девушка и осеклась. Она вдруг осела на топчан, повалилась набок, будто кукла; её глаза закатились, с губ сорвался стон. Авран-мучитель начал свою работу.

Он не лукавил, когда признавался Кошону, что не знает, как ему удаётся делать то, что делает. Помощник парижского палача всегда шёл по чужому разуму впотьмах, двигался наугад. Он словно бы слышал далёкий призыв, — звуки голосов, смех, плач, — в полной темноте. Он походил на неугомонного пса, которого в голодный год отвозят в лес — подыхать за ненадобностью, — а тот возвращается домой, подчиняясь лишь тайному наитию. Каждый раз, когда помощник палача «ходил в голове» — так сам он полушутя определял свои радения, — он закрывал глаза. Впрочем, оставайся те открытыми, ничего бы не изменилось: потайной лаз Авран-мучитель всегда рыл в темноте — до поры до времени.

На этот раз всё было иначе.

Едва Авран незримо коснулся Иоанны, его озарил свет. Впрочем, толку от него было немного. Свет не походил ни на солнечный, согревавший землю, ни на лунный — зыбкий и больной, ни на свет факела или костра, каким грешные люди одолевают темноту. Этот новый свет был похож на туман, стлавшийся над болотами, который вдруг принялся светиться изнутри. Туман то разливался озером белого молока, то свивался в узлы, то жидкой кашей растекался под ногами. В нём то и дело мельтешили обрывки чего-то неуловимого: кто-то приветственно взмахивал тонкой рукой, кто-то поводил крыльями.

Авран сперва испугался. Попятился назад. Но ноздри вдруг защекотал аромат свежеиспечённого хлеба. Сделалось тепло и спокойно. Как будто странные туманные болота источали дружелюбие, зазывали в гости.

Помощник палача осторожно начал продвигаться вперёд. Каждый раз, как он останавливался, туман помогал ему, порождал быстрых призраков, ведших за собой. Наконец, пригодился и слух. Тонкий переливчатый шум бегущей воды послышался невдалеке. Авран, ожидавший подобного знака, рванулся на шум, — и вдруг наткнулся на преграду. Деревянная стена? Высокий забор? Авран рассмотрел крупные узоры изгибов древесной коры. Перед ним было дерево. Туман начал отступать. Показались узловатые, выступавшие из земли, корни, выше трепетали на ветру ветви. Авран отступил назад — и увидел зелёную крону. Крона оставалась чиста, а вот на ветвях покачивались цветочные венки, с вплетёнными в них яркими лентами. Как будто дерево — огромный раскидистый бук — было невестой, приготовленной к свадьбе. Туман отступал всё дальше. Авран различил горку камней, из-под которой пробивался родник. Туман ещё отлетел, — и перед глазами Аврана предстал большой валун, прислонившись спиной к которому, на траве сидела совсем юная девочка, в простом крестьянском бежевом платье.

- Я нашёл её, — громко и медленно произнёс помощник палача. Ему оставалось надеяться, что епископ Кошон слышит эти слова, потому как он сам не слышал себя, когда «ходил в головах».

- Я внимаю тебе, сын мой, — раздалось еле слышно в ответ, сразу со всех сторон, — и Авран вздохнул с облегчением. Дальше будет проще, — это он знал наверняка. Он тщательно осмотрел окрестности, и начал говорить.

- Это день перед майским праздником. Иоанне тринадцать лет. Она возле родника, который окрестные крестьяне называют Родником Фей. Старики и женщины верят, что феи собираются здесь и танцуют. Даже местный священник верит: он приходил сюда из деревни Грю и устраивал крестный ход, чтобы изгнать нечисть. Жена мэра Обери видела фей своими глазами и рассказала другим. Многие видели их, но Иоанна — никогда. Ей обидно. В разговорах с подругами она хотела бы солгать, что видела фей тоже, но её сердце не приемлет лжи. Брат Иоанны однажды сказал ей: можно увидеть фей, если съесть полгорсти ягод белладонны. Иоанна знает, что, после белладонны долго болят глаза и голова кружится. Но она очень хотела увидеть фей. И вот она наелась ягод и села у родника, в ожидании.

- Ты не ошибся? — Голос Кошона был похож на комариный писк. — Ты наблюдаешь это в голове Девы?

- Передо мной девочка тринадцати лет, которая сидит у родника. В руках у неё — чёрные масляные ягоды. Голова откинута, зрачки закатились под веки. Ягод не так много; от такой крохотной горсти — не умрёшь: девочка осторожна. Её щёки раскраснелись. Она говорит. Она спрашивает, глядя в пустоту: «Ты — святой Михаил? Ведь верно же — ты святой Михаил?», — и добавляет: «Я узнала тебя. Ты точно такой, как в нашей церкви, в Грю. Ты прослышал, что я ищу фей и разозлился на меня. Но я не хотела тебя обидеть!».