Плач Агриопы

22
18
20
22
24
26
28
30

Огненное крыло епископской мантии, с изумрудным подбоем, полыхнуло, как молния, в каменном мешке. Аккуратный пилеолус на голове подчёркивал худобу и скорбность лица немолодого клирика.

- Ваше Преосвященство, я привёл к вам мастера Аврана, — произнёс лорд Уорвик с поклоном, скорее шутливым, нежели почтительным. — Теперь оставляю вас наедине. Мои люди в камере ведьмы предупреждены — они удалятся, как только вы появитесь, и будут ожидать за дверью. Только молю: будьте осторожны. Господь да сохранит вас от колдовских чар!

- Благодарю вас, милорд, — Кошон тоже слегка покривился, увидев Уорвика. — Я уповаю на Господа всю свою грешную жизнь, и ещё ни разу он не оставил меня своей милостью. Нет оснований полагать, что нынешней ночью будет по-другому.

Комендант замка ещё раз поклонился, отступил спиной на лестницу. Чётко, по-военному, повернулся и начал спускаться туда, откуда пришёл. Епископ же протянул гостю руку для поцелуя. Пока тот выполнял христианский долг уничижения, Кошон внимательно разглядывал его.

- Итак, сын мой, ты — палач. — Проговорил, наконец, епископ.

- Помощник палача, — поправил гость.

- Вот как… — Кошон удивлённо изогнул брови. — Не думал, что работа палача столь трудна.

- В Париже — весьма трудна, ваше Преосвященство, — человек, по имени Авран, осмелился выпрямиться в полный рост. — Палач приводит в исполнение приговоры на Гревской площади. Я — занимаюсь дознаниями, выведываю правду… Есть ещё плотник, который сколачивает эшафоты и устанавливает виселицы.

- Меня не интересуют ни твой наставник, ни плотник, — вяло махнул рукой епископ. — Меня интересуешь ты. Давно ты имеешь этот… дар… Пытать, не оставляя следов?

- С тех пор, как меня однажды попросили излечить бесноватого, ваше Преосвященство.

- Осторожней, палач, — поморщился Кошон. — Ты же не хочешь сказать, что осмелился взяться за дело, которое по плечу не каждому служителю божьей церкви?

- Простите меня, ваше Преосвященство, — голос гостя чуть дрогнул. — Но у палачей есть такое право — пытаться изгнать бесов из тела бесноватого, если законная супруга того, или опекун, или отец дают на то своё согласие. Всем известно: надежнейший способ извлечь злого духа из человека — причинить человеку боль. Для беса тело, куда он вселился, — дом. Разрушьте дом: пошатните его фундамент, разворошите кровлю — и в доме станет невозможно жить; бес уйдёт оттуда.

- Довольно. — Мягко проговорил Кошон. — Я верю тебе. Но отчего, совершая экзорцизм, ты не воспользовался привычными орудиями пытки? Или ты был в то время мало искушён в своём ремесле?

- О нет, ваше Преосвященство, — с достоинством отозвался Авран. — Я знал всё: как бичевать, переламывая кости; как ослеплять, поводя перед глазами раскалённым докрасна железом, пока глазные яблоки не сварятся; как обрезать уши; как вырывать щипцами куски мяса из рук и ног; как колесовать и четвертовать, отнимая жизнь в первое мгновение пытки; как делать это, оставляя приговорённого в ясном уме до последнего удара топора или железного шеста.

- Так в чём же дело? — Нетерпеливо перебил клирик.

- Я понял, что пытка не исцеляет бесноватого… Хотел уйти, отказавшись от платы… И вдруг… Я увидел его изнутри…

- Как это? Объясни! — Прикрикнул Кошон.

- Простите, ваше Преосвященство. — Авран покаянно склонил голову. — Мне трудно это объяснить. Представьте тело человеческое в виде стойкой крепости. Ординарная пытка — как штурм крепостных стен. Если стены падут — победители ворвутся в город, возьмут горожан в плен. Так палач открывает истину. Но город может не сдаваться до последнего воина. Тогда победители найдут за стенами лишь мертвецов и развалины. А я словно бы проникаю в осаждённый город по потайному лазу. Я вижу, что его оборона — не сломлена. Но я — позади обороняющихся воинов, за их спинами. Мне открыто всё то, что скрыто от победителя, пока тот не покорит город огнём и мечом.

- Можно ли это назвать пыткой? — Задумчиво произнёс епископ.

- Когда я поступаю так, как рассказал, — люди, в чью крепость я проникаю, испытывают сильную боль. Ведь я сам и рою этот потайной лаз у них в голове. Иногда, по их собственным словам, боль сильней, чем от кнута или горячего железа.