Музы дождливого парка

Ната ушла, не стала дожидаться его смерти. Или побоялась? Ната ушла и украла самое ценное, что было у Саввы, — его жизнь… А музы, те самые, ради создания которых он заложил душу дьяволу, отвернулись. Их прекрасные лица были безжизненно равнодушными, а в уголках глаз затаилось годами вынашиваемое нетерпение. И только Мельпомена смотрела на Савву с насмешливым пониманием, коварная Мельпомена была готова принять его в свои мертвые объятия.

— Ты все понимаешь… — Его собственный голос был похож на змеиное шипение. Савва блуждал в круговерти мутных образов, из последних сил пытаясь сделать самое важное, самое последнее. — Я тебя отпущу, моя Мельпомена. Ты отомстишь за нас обоих, я знаю…

…Молоток едва не выпадает из слабеющих рук, и глаза уже почти ничего не видят. Еще чуть-чуть, последнее усилие… Стенка тайника, та самая, отделяющая мертвую Лалу от мира живых, хрустит, как мартовский лед, из разверзшейся раны веет холодом. Может, именно этот холод почувствовала Ната? Неважно… уже неважно… Главное он сделал — распахнул перед Мельпоменой дверь, которая годами была заперта… Теперь павильон полностью в ее власти. Павильон и все, кто отважится переступить его порог. Рано или поздно она доберется до Наты. Она до всех доберется…

— Я все сделаю, Савва. — Губ касается стылое дыхание, у прощального поцелуя Лалы вкус тлена. — Рано или поздно… А ты будь проклят! Ты и твои музы!

Его последний выдох становится ее первым вдохом. Жизнь заканчивается так нелепо и так больно, но умирать уже не страшно. Что ему какое-то проклятье! Он проклят уже многие годы, с того самого дня, когда положил за пазуху мертвую розу мертвой Эрато… Или когда вдохнул частичку жизни в самую первую статую?..

— Я хотел сделать вас вечно счастливыми! Слышите, вы?!

Крик тонет в многоголосом шепоте:

— Будь проклят…

Музы как женщины, такие же коварные, такие же неблагодарные…

* * *

Марта сидела на ступеньке винтовой лестницы, сжимала виски руками и говорила-говорила…

Про яд в хрустальном флаконе. Про Нату, из рук которой Лала Георгиане приняла свою смерть. Про Савву, который даже после смерти не пожелал отпускать свою строптивую Мельпомену. Про Мельпомену, замурованную в колонну и призванную на веки вечные охранять покой каменных муз. Про муз, которые и не живые, и не мертвые. Про то, как сильно они ненавидели своего создателя. Про то, как у Мельпомены появилась возможность отомстить…

— Душно здесь… — Марта замолчала, сдернула с шеи шарф, огляделась, словно не совсем понимая, где находится. — Арсений, давай выйдем на воздух.

— Как скажешь. — Ему не было душно, наоборот, от услышанного по позвоночнику полз холод, но лучше и в самом деле подняться наверх, на смотровую площадку, подальше от муз, которые и не живые, и не мертвые.

Наверху дул ветер, и ветви старого клена с беспомощным отчаянием цеплялись за кованые прутья ограждения. Арсений вздохнул полной грудью пронзительно чистый воздух, перевел взгляд на съежившуюся у самых перил Марту. Здесь, высоко над землей, в призрачном свете луны, кутающаяся, точно в плащ, в полыхающую золотым и красным ауру, девушка казалась инопланетянкой. Марта молчала, а он не решался нарушить это молчание, ждал.

— Когда Савва умирал, он разбил тайник. — Ветер донес до Арсения тихий, точно сонный голос Марты. — Разбил тайник и выпустил Мельпомену. Сначала она не могла покидать павильон, а потом научилась.

Это было странно и дико: Марта рассказывала такие вещи, в которые даже ему, привыкшему к общению с потусторонним миром, было сложно поверить.

— Марта, подожди! Этого не может быть! — Арсений взмахнул рукой, и Грим в ответ на этот жест беспокойно заскулил. — Я проверял, здесь нет никаких призраков!

— Здесь есть призраки! — От ветра длинные волосы Марты развевались, белыми прядями вплетались в дымно-огненную диадему. — Ты так ничего и не понял!

В кармане куртки замурлыкал мобильный, напрочь разрушая флер таинственности и мистичности.

— Марта, прости, я на минутку. — Арсений виновато улыбнулся, вытащил телефон.