Музы дождливого парка

22
18
20
22
24
26
28
30

Москва бывает опасна. Особенно поздним вечером, особенно для юных, беспомощных девушек, добирающихся до дома пешком. На улицах города хватает мрази, готовой поглумиться или даже убить. Товарищ Штерн должен знать это так хорошо, как никто другой.

Анна жалобно вскрикнула, Савва болезненно поморщился, словно это над ним сейчас глумились двое подонков, для надежности досчитал до десяти и лишь после этого шагнул в непроглядную черноту подворотни.

Он бил их, не жалея. За те невыносимо долгие мгновения, что ему довелось слышать стоны своей Терпсихоры, ярость из притворной сделалась почти настоящей. Он сам не ожидал от себя такой злости и такой силы. Отрезвление пришло лишь в тот момент, когда под чужим кулаком хрустнула его собственная переносица и по лицу горячим потоком хлынула кровь. Довольно! Этих двоих не должны поймать! Не в его интересах…

— Пошли вон! — Его разъяренный рев стал приказом к действию. — Пошли вон, пока я вас не убил! — И почти сразу встревоженное: — Девушка, с вами все в порядке?

У него все получилось. Свой собственный спектакль он разыграл как по нотам. Вежливо-озабоченное «девушка, с вами все в порядке?» совершенно естественно сменилось удивленно-встревоженным: «Боже мой, Анечка, это вы?!»

Дальше все пошло просто. Дальше была просторная гостиная Штернов с наборным дубовым паркетом, картинами современных мастеров на стенах, ослепительно-ярким светом люстры и успокаивающей мягкостью обтянутой шелком кушетки. Были испуганные причитания домработницы, лед на сломанную переносицу, восхищение в глазах Анны и сосредоточенно-задумчивый взгляд примчавшегося с совещания товарища Штерна. Крепость пала почти без боя. Савва ценой собственной крови добился любви своей Терпсихоры.

* * *

К ужину собрались все: даже так торопившаяся в Париж Анастасия, даже ненавидящий поместье всем сердцем Илья. И даже Крысолов, который днем куда-то уезжал, вышел к столу со своей собакой Баскервилей.

— И псинку за стол усадишь, родственничек? — Эдик, уже изрядно пьяный, откинулся на спинку стула, бряцнул вилкой по тарелке.

— Зачем? — Крысолов равнодушно пожал плечами, сделал одному ему понятный знак, и пес послушно растянулся у пылающего камина. — Он вам не помешает.

— Он, может, и не помешает, — многозначительно хмыкнула Анастасия и поправила сползшую бретельку вечернего платья.

Зачем ей в этот почти траурный вечер вечернее платье, Марта не поняла. Сама она явилась к столу в джинсах и свитере. Она бы, может, и вовсе не вышла, если бы не Зинаида. «Марточка, ты немножко посиди, помяни Нату Павловну и уходи, если уж совсем невмоготу. Как же мне с этими иродами одной?»

Зинаида справилась бы и не с такими иродами. Во всем доме она признавала и беспрекословно подчинялась только Нате, а к Натиным внукам относилась как к капризным и несмышленым детям. Марта вышла к столу из-за Крысолова. Даже скорбь не смогла убить любопытство. Как странно все, как непредсказуемо! Ната ничего не делала просто так, в ее мире все имело свою цену и свою меру. И эта ее странная щедрость не была блажью стареющей женщины. Крысолов бабушке не понравился, Марта это точно знала: чувствовать настроения Наты она научилась с раннего детства. Крысолов не понравился, однако она решила включить его в число наследников. Фонд наследия Саввы Стрельникова — это не какая-нибудь благотворительная контора, живущая на пожертвования и субсидии, это твердо стоящая на ногах организация, в гораздо большей степени коммерческая, чем меценатская. Марта не знала, какие точно суммы хранятся на счетах фонда, но догадывалась, что цифры весьма внушительные. Неудивительно, что так нервничает Илья, который еще при жизни Наты метил на главный пост в попечительский совет. От меценатства и помощи молодым художникам ее сводный брат был далек, а вот деньги интересовали его всегда. Любопытно, Крысолов знает, какое богатство свалилось ему на голову? Понимает, с каким сопротивлением придется столкнуться в будущем?

Марта исподлобья посмотрела на сидящего напротив Крысолова. Он переоделся к ужину, как и она сама, сменил официальный костюм на неформальный пуловер и джинсы, он даже очки свои желтые снял. Не оставил в комнате, принес и положил рядом с тарелкой, словно боялся, что они могут ему спешно понадобиться. А глаза у него красивые и взгляд совсем не демонический, просто внимательный… Задумавшись, Марта только сейчас поняла, что Крысолов тоже за ней наблюдает, рассматривает с чувством легкого недоумения и, кажется, какой-то личной заинтересованности. Не так он на нее раньше смотрел, совсем не так. Что же изменилось?

Марта не спешила отводить взгляд, улыбнулась вежливо и отстраненно. В ответ Крысолов отсалютовал ей бокалом с вином, рассеянно побарабанил пальцами по столешнице. Пес его приоткрыл глаза, обвел присутствующих внимательным взглядом, снова положил голову на лапы. Определенно, пес нравился ей больше хозяина.

Ужин не задался. Да и с чего бы ему задаться, если за столом собрались совершенно чужие друг другу люди, даже кровные узы, связывающие некоторых из присутствующих, были лишь ненужной формальностью! Эдик, и без того нетрезвый, напился еще больше, Илья многозначительно молчал, несколько раз выходил из-за стола, чтобы переговорить с кем-то по мобильному телефону. Наверняка консультировался с адвокатом. Анастасия заметно нервничала, шпыняла Зинаиду за плохо приготовленный ужин. Зинаида лишь вяло огрызалась да искоса поглядывала то на Марту, то на Крысолова.

Впрочем, на Крысолова поглядывала не только Зинаида. Верочка, сидящая от него по левую руку, устала одергивать брата и полностью переключила внимание на гостя. Гостя ли?! Теперь они с Крысоловом самые богатые и самые перспективные из присутствующих, а дом принадлежит им всем в равных долях. Нет больше гостей, есть хозяева.

А Верочку можно понять. Крысолов, конечно, не ее типаж, но если вспомнить о фонде, то про мелкие издержки и странности можно запросто забыть. Да она ведь и не знает, кто такой Крысолов на самом деле. Никто из них не знает. Ната умела и любила интриговать. Пожалуй, интриги она любила даже больше, чем своих внуков. Она жила этим зыбким чувством опасности и неопределенности, именно она, а не Макс заразила им Марту. Когда вокруг холод и пустота, когда близкие люди близки лишь формально, жизнь выцветает, и, чтобы ее заново раскрасить, приходится совершать безумства.

Приходилось… Все, больше никаких безумств. Ната умерла, так и не простив ее, не попытавшись понять. Марта и сама себя не простила. Разве можно такое забыть, отвернуться, откреститься! Ната умерла, а Марте с этим жить до конца дней, ненавидеть себя и наказывать. Может, наследство, эти чертовы шестьдесят процентов, тоже наказание? Ната не могла не знать, как воспримут такое решение остальные ее внуки, как отнесутся они к Марте.

А ей ничего не нужно! Сколько лет она жила своим умом и своими силами, не брала у Наты ни копейки! Пусть остальные считали ее главной фавориткой, обвиняли в том, что она тянет на себя одеяло бабушкиной любви, Марта знала правду, знала, что нет больше никакой любви, события двух ночей перечеркнули всю ее жизнь. Первая ночь была темной и страшной, она разлилась в крови черным ядом, который не вытравить никогда. А вторая… что случилось второй ночью, Марта так и не поняла. Ната, и без того холодная и равнодушная, отдалилась от нее окончательно, оставила в списке наследников, но вычеркнула из другого, куда более важного списка. Наты больше нет, а она так и не поняла, так и не решилась спросить за что.

Загадки! Ната любила загадывать загадки. Иногда на них удавалось найти ответ, а иногда, вот как сейчас, разгадка пряталась за туманом неведения. Все не просто так. И ее шестьдесят процентов, и фонд для Крысолова. Это не наследство, это плата. Понять бы только за что.