Она подходит, сжимает мою руку.
— До города на машине лететь всего два часа. — Она говорит быстро, словно боится, что сейчас я оборву ее, велю молчать. — Мы с Каэрэтом могли бы слетать туда и вернуться. Могли бы найти Арцу и Рэгиля, передать им что-нибудь от тебя.
Если бы это только было возможно, Армельта. Я написал бы письмо и давно передал бы его. Попросил бы Эркинара передать на словах. Я нашел бы тысячу способов.
Моя мысль, лишенная слов, но звенящая памятью о приговоре и запрете, устремляется к Армельте. Она мой личный предвестник теперь, она должна понять.
Вслух я говорю:
— Не нужно.
Армельта разжимает руку, но не отводит взгляд. Мгновение мы стоим молча, но в тишине гремит пылающий голос нашей звезды. Невидимая сейчас, она зовет нас с другой стороны неба.
Я подхожу к мраморной ограде, смотрю вниз.
Остров должен быть очищен, говорю я Киэнару, Армельте, Каэрэту и Цалти. Сожгите все.
24
Завтра мы будем в море.
Я шла по лагерю и не могла отделаться от этой мысли, — сегодня последний день перед отплытием, завтра, едва рассветет, корабль отчалит, мы отправимся в путь. И на много дней качающаяся палуба станет для нас миром, мы будем одни среди ветра и волн.
Уже завтра.
Я шла, пытаясь запомнить каждый шаг по твердой земле, вдыхая холодный воздух, глядя на опавшие красные листья, вслушиваясь в голоса перелетных птиц. Когда мы вернемся, на небе будут сиять зимние или, быть может, весенние звезды. Настанет другое время года, а земля преобразится окончательно, — мы ступим на берег и увидим наш мир таким, каким он должен быть.
Если море отпустит нас.
Я сжала кулаки, так, что ногти впились в ладони. «Вы преодолеете море и вернетесь», — так сказали Мельтиару пророки, а он повторил эти слова нам. Все будет хорошо, я не должна поддаваться темным предчувствиям.
Вскинув голову, я попыталась впитать в себя, запомнить лагерь преображения: шатры и тропинки, обрывки разговоров и прозрачную синеву неба. Когда темнота перенесла нас с Мельтиаром сюда из леса, — кажется так давно и совсем недавно, — лагерь показался мне взрывом цвета, непонятным, бурлящим и беспечным. Теперь он стал тише, больше походил на стоянки, где мы ночевали во время войны, и на этажи военного сектора в городе. Лишь цвет остался прежним, — яркие краски осени, вечно меняющееся движение силы. И мне все еще трудно было поверить, что Коул носит теперь эти цвета.
Последние шатры, незримая граница лагеря, тропа, карабкающаяся вверх по склону, — к поляне, наполненной запахом горючего и шумом двигателей. К поляне, которую я часто, забывшись, называла ангаром.
Я увидела Кори за миг до того, как он окликнул меня. Борт машины еще не успел раскрыться полностью, а Кори уже выпрыгнул наружу, устремился ко мне. Ветер растрепал его волосы, превратил в потоки пламени, — но и сам Кори сиял, радость переполняла его, лучилась сквозь кожу, плясала в глазах. Разве я видела его таким раньше? Разве что в детстве, очень давно.
Кори подбежал, схватил меня за руки, и его чувства полыхнули как взрыв. Счастье и тревога ослепили тысячью огней, и я спросила:
ebooksa