Коршовски и Убертус понимающе переглянулись. Сколько раз уже слышали они нечто подобное от пациентов, мозг которых был просто поедаем злыми собаками – симптомами шизофрении, сколько проникнутых болезненным бредом откровений узнали они от своих подопечных! Ведь бред, в конце концов, тем и отличается от идеи-фикс, что неподвластен ни рассудку, ни логике, ни переубеждениям, сколь бы последовательными и подкрепленными доказательствами они ни были. И лишь открытые в пятидесятых годах прошлого века нейролептики позволяли привести разрушенное восприятие реальности этих людей в мало-мальски удобоваримый для общества вид.
Ну, что ж, господин Шписс, мы ведь для того и пригласили Вас сюда, чтобы разобраться, насколько Ваше состояние болезненно, дружески распахнув ладони ответил Коршовски. – Быть может, Вы и впрямь лишь неверно истолковали для себя какое-то неизвестное вам явление, и ни о каком психозе тут речи не идет! Кстати, насколько все это опасно? Не желаете ли Вы, случаем, предпринять какие-либо меры для спасения… мира или человечества?
Он перегнул, и Убертус бросил на коллегу предостерегающий взгляд. Пациент мог заподозрить издевку в словах Коршовски и вновь впасть в буйство. Однако ничего такого не произошло. Шписс лишь чуть улыбнулся и ответил:
Я понял вашу мысль, доктор. Но, пожалуйста, не беспокойтесь – до этой степени сумасшествия я еще не дошел. Да и то, что я хочу рассказать, никаким образом никого не задевает – даже, пожалуй, меня самого, и никакой опасности, насколько я могу судить, не представляет. Мало того, я и в самом деле не исключаю той версии, что психически болен, но прошу вас перед постановкой окончательного диагноза разобраться, что во всей этой истории правда, а что – болезненные фантазии. Можете Вы мне это обещать?
Разумеется, господин, разумеется, подал голос Убертус. Я – глава этой клиники и не допущу, чтобы кто-то чувствовал себя нами обиженным.
Хорошо, Шписс пригладил волосы. – Тогда слушайте.
«Как Вам, должно быть, уже известно, во второй половине девяностых годов прошлого столетия я изучал провинциально-римскую археологию и антропологию в Инсбруке и был настолько увлечен избранной мною наукой, что не нуждался ни в комфорте, ни в деньгах. Все мои скромные доходы я тратил на книги, которые не мог отыскать в библиотеках, и снаряжение для археологических экспедиций, членом которых неизменно являлся. Каждое лето и начало осени я проводил в походах, был занят раскопками и исследованиями, а зимою не пропускал ни одной научной конференции на интересующие меня темы, проходившей в Европе. Впрочем, все это не так важно и прямого отношения к приведшим меня сюда обстоятельствам не имеет, однако Вы должны знать, что я, на основании своего опыта в поисках таинственного, не так уж слаб характером и душою, чтобы позволить всякого рода неожиданностям выбить меня из колеи и заставить бредить. То, что нам иной раз случалось находить в наших экспедициях, и трудности, которые пришлось преодолевать, сделали из меня человека скорее невосприимчивого к чудесам и скупого на фантазии. Потому я и настаиваю на том, что рассказ мой о событиях последних дней – чистейшая правда, а не болезненный симптом.
Извините, что отвлекся. Так вот, постепенно я угомонился, насытился дорожными приключениями и пришел к мысли, что пора устраивать и материальную сторону моей жизни, то есть позаботиться о достойном месте работы. Поскольку, как Вы сами понимаете, специальность моя достаточно редкая, я вряд ли имел шансы на так называемом «свободном рынке» и вынужден был искать свой хлеб при каком-нибудь научном учреждении. Однако хоть я и мог похвастать блестяще защищенной диссертацией, образцовой дисциплинированностью и достаточной для ученого скромностью, в Инсбруке мне места не нашлось: руководство университета предпочло не занимать единственную свободную вакансию иностранцем, и я вынужден был покинуть полюбившийся мне город, удовольствовавшись столь же горячими, сколь и лицемерными, заверениями моих бывших коллег-профессоров о готовности «дружить со мной научно и не терять контакта».
Некоторое время я был без работы и подумывал уже о переквалификации, когда мне повезло: в университете Вюрцбурга освободилось место в одной из антропологических лабораторий факультета культуры и географии, и тот, кто отвечал за набор сотрудников, наткнулся на мою анкету. Меня пригласили на собеседование, и неделей позже я уже состоял в штате, имея возможность не только снять квартиру поприличней, но и заняться тем, что меня интересовало.
Должен сказать, что во время раскопок и при изучении найденного более всего привлекали меня не вещи, характеризующие исследуемую эпоху, навроде наконечников от стрел или бесконечных осколков всяких там глиняных горшков, а человеческие останки, кости. Мысленно я всегда пытался представить себе внешность тех людей, черепа которых держал в руках, нарисовать образ того мужчины или той женщины, что когда-то, как и я, были жителями этой планеты, передвигались, разговаривали и заботились о ежедневных пустяках, а теперь вот служат своим любопытным потомкам материалом для исследований. Эти мысли полностью поглощали меня, я мог целую ночь напролет разглядывать какой-нибудь мало-мальски сохранившийся череп, гадая, какой формы были у этого человека уши, и имел ли он сросшиеся брови. Я стремился рассмотреть в мертвых костях прошлую жизнь, душою прочувствовать ту эпоху, к которой они принадлежали. Опасаясь недоумения со стороны сокурсников и ученой братии, я никому не рассказывал о своих мыслях – ну, разве только вскользь – и мечтал лишь об одном – получить возможность проводить серьезные исследования в этом направлении.
Не могу выразить, как рад я был выпавшей мне удаче! Работа в антропологической лаборатории позволяла мне заниматься именно тем, о чем я мечтал, и, даже если днем я должен был делать что-то другое, то вечера и ночи были в моем распоряжении, как и все оснащение нашей лаборатории. Начальник кафедры был человеком боязливым, но податливым и не воспрещал мне этого, так как работу свою я знал хорошо, нареканий не имел, а стремление к науке всегда приветствуется.
Я опущу в своем рассказе период бесплодных попыток добиться желаемой информации от костей и черепов, за который я перепробовал все возможное и исчерпал свою фантазию, изобретая все новые и новые способы исследования. Я с великим тщанием изготавливал зарисовки, малевал эскизы и делал слепки, надеясь получить первоначальный облик тех, чьи останки попадали мне в руки, однако никогда не был удовлетворен результатом. Определение расы и пола человека по форме его черепа давно уж было, что называется, «отшлифовано» и использовалось в различных областях знаний, начиная от истории и заканчивая криминалистикой, но не этого мне хотелось. Я надеялся изобрести способ восстанавливать
На одной из рождественских служебных вечеринок я, спасаясь от скуки, разговорился с молодым программистом по имени Жак, также горящим желанием сделать что-то необычное в своей профессии и не желающим подаваться в модные ныне компьютерные дизайнеры или хакеры. В свободное время он занимался созданием обучающих программ и интеллектуальных игр, на службе же трудился в отделе электронной обработки данных, создавая видимость собственной необходимости. Когда я, побужденный хмелем выпитого, поведал ему о своих разработках и трудностях, Жак очень воодушевился и сказал, что идея моя кажется ему интересной, и он с удовольствием поможет мне в ее реализации. На мой вопрос, каким образом он сможет это сделать, парень ответил, то основные компоненты требуемой компьютерной программы уже «засветились» у него в мозгу, и, как только он ее напишет, то даст мне знать. Итак, он дал мне новую надежду, и мой начавший было блекнуть энтузиазм разгорелся с новой силой.
Не стану утомлять вас подробностями разработки программы и доведения ее до зрелого состояния, равно как и нюансами моих дискуссий с руководством факультета по поводу финансирования некоторых «проблемных аспектов» моей идеи, как, к примеру, приобретение лазерного сенсора и заказ специальной камеры-шлема, в которую я собирался помещать исследуемые черепа. Важно лишь то, что я смог-таки убедить наших бюрократов в реальности и полезности нашего с Жаком изобретения, а поскольку требуемая сумма не была такой уж большой, я ее получил.
Когда я закреплял в камере-шлеме первый череп, я был вне себя от волнения, а после того, как на мониторе появился четкий, во всех деталях, портрет скуластого человека азиатской наружности, я просто обезумел от радости. Куда было моим глиняным слепкам до современных технологий! По мельчайшим, микроскопическим повреждениям черепа программа распознавала даже шрамы и следы фурункулов на лицах этих людей и, как мне показалось, даже выявляла и отображала наиболее частые их эмоции. Поскольку процесс создания изображений, по сути, напоминал изготовление посмертных масок, пусть и цифровых, Жак назвал свою программу просто «Слепки». Под этим названием он ее также запатентовал и выставил на рынок, однако, учитывая высокую специфичность изобретения, миллионером пока не стал. Криминалистическим лабораториям не хватало подтверждений действенности конструкции, и до получения оных они предпочитали воздерживаться от траты денег».
Тут Шписс попросил налить ему стакан воды из графина, а доктор Коршовски, воспользовавшись паузой, неожиданно подтвердил правдивость его повествования, рассказав, что читал статью об этом изобретении в одном из журналов по криминалистике. Автор статьи, правда, не упоминал имен изобретателей, но, быть может, Коршовски просто не обратил на них внимания. Напившись, антрополог поблагодарил практикантку и, отставив стакан, продолжил свой рассказ.
«Так вот, все это была лишь предыстория, рассказанная мною для того, чтобы Вы могли себе представить, какими возможностями я обладал, когда все это случилось. Система, состоящая из камеры-шлема с лазерным сенсором и программы обработки полученных данных, работала без перебоев, позволяя мне получать отличные результаты. Наигравшись вдоволь, я перешел к серьезным работам по антропологии и опубликовал несколько статей в научных журналах, но это к делу не относится.
Субботним утром, несколько дней назад, в моей квартире раздался звонок. Я только что проснулся и был удивлен столь ранним визитом, так как никого не ждал, а время было неподходящим даже для посыльных и почты. Мое удивление возросло, когда в динамике домофона я услышал голос одного моего приятеля, Лукаса Барлоу, с которым играл время от времени на бильярде и встречался на вечеринках. Он трудился инженером на какой-то фирме и был, в общем, неплохим парнем. Я ничего не имел против того, чтобы выпить с ним чашку кофе или бутылку пива в субботу, однако предпочел бы, чтобы встреча состоялась в подходящее время и после телефонного звонка, а не ранним утром, когда я еще стою в трусах и лишь подумываю о д
Люк был не один. Когда я открыл дверь, то увидел за его плечом Карин, его подругу, с которой они собирались пожениться. До этого я видел ее лишь несколько раз, но девушка, помнится, произвела на меня большое впечатление как своей манерой держаться, так и зрелыми рассуждениями на довольно необычные для слабого пола темы. Она работает не то психологом, не то психиатром в одной из клиник и могла бы быть вашей коллегой. Помню, Лукас очень хвастался успехами своей невесты, но мало обращал на нее внимания, что для него характерно. Как я уже упоминал, он неплохой парень, но довольно эгоистичен и чересчур увлечен собою.
Впустив гостей в квартиру, я предложил им пройти в гостиную и выпить чего-нибудь, пока я привожу себя в порядок. Увидев мою взъерошенную голову, Лукас несколько смутился и попросил прощения за ранний визит, сказав, что никогда не позволил бы себе такой бестактности, если бы не важность и срочность дела, которое он ко мне имеет. Это заинтриговало меня, и спустя десять минут я присоединился к молодой паре, сварив кофе и поздравив их с состоявшимся несколько дней назад бракосочетанием, о котором они мне только что поведали. Я шутливо пожурил их за то, что не был приглашен на свадьбу, и они, смеясь, ответили, что непременно сделают это в следующий раз.
ebooksa