Лёшка стоял в рассыпанной цепи егерей перед гренадёрской шеренгой и вглядывался перед собой в громаду Бендерских укреплений.
Страшно, как же страшно воевать в этом времени! Это не тот далёкий век, где цель была в основном в виде крошечной фигурке на мушке или же вообще в оптике прицела. Нет, тут резались на штыках и саблях, глаза в глаза, штыки в штыки, а стреляя во врага в упор, ты воочию видел, как из него летят кровавые брызги.
Гигантской силы взрыв, раздавшийся впереди, хлестнул ударной волной замершие в ожидании команды шеренги, многие в них попадали на землю и загомонили. Самого Лёшку, сидевшего в ожидании на корточках, волна резко толкнула на землю, и он, сидя, прикрыл голову штуцером, а с неба падали камни, галька и песок, поднятые вверх «глоб де компрессион» (буквально – «сдавленный шар») направленным взрывом из заряда весом в 400 пудов пороха. Этот направленный взрыв завалил огромный оборонительный ров перед турецкими бастионами и построил импровизированный мост на крепостной вал.
Войска пошли в атаку. Турки открыли сильный огонь, но стреляли они в темноте плохо. Видно вокруг было отвратительно, и так-то наступала тёмная южная ночь, а ещё и в воздухе до сих пор стояла пелена пыли, поднятой гигантским взрывом.
– Быстрее, быстрее! – торопил своих егерей Лёшка. – Не стоять на месте! Выстрелил – отскочил в сторону, чтобы он на вспышку в тебя в ответ не пульнул!
Всё было и так по сто раз обговорено, но он по себе знал, как важно слышать в бою уверенный голос командира. А из-за спины слышался мерный топот штурмовых колонн и команды гренадёрских офицеров.
– Егоров, за мной! – крикнул пробегающий рядом с десятком егерей Кутузов, и Лёшка рванул что есть сил за ним.
Первыми на вал они влетели с ним вместе. Всё было как в каком-то замедленном кино, Лёшка действовал как на автомате, мозг просто не успевал осмысливать всё то, что делало его тело, запечатлевая всё вокруг какими-то рваными обрывками. Выстрел в упор в набегающего турка, перехваченным за дуло штуцером он, как дубиной, ударил подскакивающего и что-то истошно орущего воина в светлом тюрбане. Тяжёлый приклад ударил его в середину лица, там что-то противно хрустнуло, а перед Лёшкой уже был новый враг, норовивший его срубить саблей. Лёшка уже никак не успевал отбить её, но янычар вдруг переломился пополам и упал навзничь – чья-то пуля нашла врага. Перед Лёшкой выскочил Савушка с дымящейся из ствола фузеей и что-то проорал ему задорное. Внезапно его ноги подкосились, и он, как-то так по-детски удивлённо и обиженно глядя на Алексея, завалился на бок.
Кутузов отбивался шпагой сразу от двух врагов, Лёшка закинул бесполезный штуцер за спину и выхватил одновременно оба пистолета. Бах! Бах! – один соперник майора пошатнулся и, прикрывая раненый бок, медленно отступил назад, а прямо в ноги Алексею упал подбегающий с каким-то флажком на древке копья здоровенный турок.
– Вал наш, вперёд, ребята! – заорал Кутузов и побежал вперёд, а за ним катилась волна уже подоспевших гренадёр. Полковник Миллер возглавлявший колонну был убит и солдат возглавил подполковник Репин. С валов ожесточённая схватка постепенно начала переходить на улицы и дома внутри крепости.
– Плутонг, стой! – скомандовал Лёшка. – Заряжай! Огонь в двух шеренгах, по готовности!
Позиция ведения огня с валов была идеальной! Гренадеры, скатившись с вала, бились теперь в рукопашной с подоспевшим к месту прорыва турецким резервом, и противника теперь можно было поражать меткими выстрелами на выбор.
Хлоп! Хлоп! Хлоп! – раздались одиночные выстрелы успевших перезарядить фузеи. Первая шеренга била с колена, а вторая – стоя. Егерская фузея была короче мушкетёрской, быстрее заряжалась, да и навык обращения с оружием у егерей был на порядок выше, чем в строевых ротах, поэтому темп стрельбы поднялся до четырёх, а у кого-то даже и до пяти выстрелов в минуту. Пока стрелки выпустили по десятку пуль, Лёшка сделал только один-единственный выстрел – в того, самого дальнего турецкого офицера, что истошно выкрикивал команды из-за спин своих солдат, прикрываясь перевёрнутой повозкой. Осман, размахивая булавой с каким-то хвостом на ней, чуть вышел из-за укрытия, и Лёшка плавно выжал спусковой крючок. Того аж развернуло ударом пули, и он упал на руки двух своих телохранителей. «И то хлеб», – подумал Лешка, вколачивая очередную пулю в дульный срез.
Гренадёры отбили натиск османов и погнали дрогнувшего врага в кривые улочки крепости. К нему постоянно подходили подкрепления, снятые с других участков крепостных стен и валов. И схватка опять приняла ожесточённый характер. Драться приходилось буквально за каждый дом, баррикаду и метр улицы, но наши воины прорубали себе дорогу к главной цитадели. Части прорыва начали получать подкрепление извне. Всё новые войска через пробитые валы и бастионы вступали в Бендеры. Вторая волна мушкетёрских полков укрепила гренадёрские порядки, и русские усилили свой натиск.
Лёшка подхватил фузею, выпавшую из рук Ермолая, турецкая пуля пробила насквозь его плечо, вырвав огромный кус мяса на вылете. Кость у егеря не была сломана, а вот кровь сейчас шла очень обильно, ещё минут десять, и если её не остановить, то Ермолай однозначно покойник. Они с Макарычем привалили солдата к стене дома, положив ему под поясницу какую-то валявшую тут же тряпичную рухлядь.
– Держись, ты только держись, Ермолка, мы тебя не бросим, не боись! – успокаивающе внушал раненому Лёшка.
Взрезав кинжалом камзол и исподнее, он перетянул плечо узким кожаным ремешком как можно туже над раной, а саму её пролил водкой, присыпал сушёным тысячелистником и затем плотно перебинтовал рулончиком бязи.
– Макарыч, ты давай беги к нашим, а я сейчас, две минуты и тоже за тобой поспешу! – капрал кивнул и бросился в ту ближайшую кривую улочку, откуда сейчас слышался рёв битвы.
– Ну всё, держись, Ермолай, через пару часов, если мы к тебе не подоспеем, ты сам вот этот ремешок сними, это чтобы рука без крови не отмерла, и вот ещё, на тебе, хлебни сам, – и Лёшка влил ему несколько добрых глотков водки в горло. – От шока на поле боя – самое то!
Лёшка подхватил егерскую фузею раненого, перезарядил её и рванул вдогонку за своим плутонгом.