– Значит, все-таки, напросился, – констатировал он.
– Да какая разница, Петр Петрович? – послышался из динамика густой бас Младенцева. – Ему все-равно сейчас заняться нечем – так лучше пусть больную матушку проведает! Потом не до того будет…
– Спасибо, Семен Иванович! Сильно помог! – не стал «расстраивать» Младенцева Петр Петрович.
– И тебе, Петр Петрович не хворать! – попрощался генерал-майор. – И этому своему, «потрясателю земели Московской», тоже привет передавай! Такой Дар как у него – точно Родине пригодится!
Оснаб положил трубку и вопросительно уставился на меня:
– Колись, старый, чего рожа такая «ехидная» и довольная? Словно втихаря цельный пуд меда в одно рыло выхлебал?
– Я тут моментик один припомнил… – Сообщил я ему, а после в касках рассказав, как доцент-историк одним мановением руки «зарастил» рот курсанту Толоконникову.
– Это я уже слышал, – кивнул оснаб, – а Болдырь здесь каким боком вписался?
– Ха, а таким: в процессе «экзекуции» курсанта Толоконникова, в класс заглядывал старший наставник Болдырь! И у него, все это «непотребство» никаких вопросов не вызвало! Понимаешь, товарищ оснаб?
– Кажется понимаю: он знал о его Даре?
– В яблочко! – Я громко хлопнул в ладоши. – Никто не знал: ни НКВД, ни начальник училица… А Болдырь знал! Он даже в лице ни на грамм не изменился! Хотя, был бы должен!
– И его этот «скоропостижный» отъезд, – резюмировал Петров. – Все это очень странно и не понятно!
– А возможно, все это – лишь цепь случайностей!
– Слишком много случайностей на один квадратный сантиметр, – покачал головой оснаб. – А когда их так много – обязательно жди беды!
– Ну мы же из-за этого не откажемся от вкусной жрачки? – недовольно поинтересовался я.
– Зачем? – удивился оснаб. – Это нам только на руку! Изучим ситуацию изнутри.
– Только ты раньше времени не барагозь, командир! – попросил я Петрова. – Пусть он для начала мне зубы новые вырастит! А потом уже и начинай свои «скандалы, интриги, расследования»! И еще прошу, учитывай такой момент, что Вильям Карлович, совсем невиновен во всех тех грехах, к которым мы его тут с тобой заочно «приговорили». Он, в общем-то, отличный дедок!
На том и порешили. Время за этими «умозрительными выкладками» пролетело незаметно. Пора было ехать к гостеприимной семейке Шильдкнехтов. Движения на дорогах нынешней столицы практически не было, поэтому до указанного историком адреса мы долетели практически в мгновение ока. Едва мы только зашли в подъезд, дверь квартиры доцента, расположенная на первом этаже двухэтажного дома, распахнулась. Словно радушный хозяин с нетерпением ждал этого момента, поглядывая в окно, выходящее во двор. Видимо, так он нас и «выпас».
– Гасан Хоттабович! Петр Петрович! – Встретил нас на пороге квартиры Вильям Карлович широкой и «лучезарной» улыбкой во все тридцать два… Или сколько там у него осталось? Еще бы в косоворотке с хлебом-солью выперся б – вообще был бы «атас»! Но Шильдкнехт – немец, поэтому – мимо. Я, хоть и не против гостеприимства, но и меру надо знать! И пусть, как он считает, я для него столько всего сделал, но зачем так-то «прогибаться»? Неожиданно широкая улыбка немца показалась мне насквозь фальшивой, а блестящие масляные глазки сверкали презрением и настоящей ненавистью.
Я даже головой помотал, чтобы отогнать подальше этот «глюк». Вот что значит весь вечер подозревать человека во всех смертных грехах! Поневоле всякая фигня мерещиться будет! Наваждение отступило, и Вильям Карлович вновь превратился в того самого добродушного престарелого доцента, с которым я познакомился в училище. И который меня тогда здорово выручил.