Расстроенный, он вернулся в камеру. Фивер спал, прилепив слюной себе на лоб выдранное из журнала изображение вульвы; любимое развлечение. Как третий глаз над сомкнутыми веками, картинка таращилась и таращилась в пространство без надежды заснуть.
7
— Штраус?
В дверном проеме, всматриваясь вглубь камеры, стоял Пристли. Позади него на стене какой-то остряк нацарапал: «Если у тебя встал, стучи в дверь — дырка придет». Старая хохма; Марти читал подобные надписи на стенах многих камер, но теперь, при виде толстой физиономии Пристли, это сопоставление — враг и женский орган — поразило его своей непристойностью.
— Штраус?
— Да, сэр.
— Мистер Сомервейл хочет тебя видеть около трех пятнадцати. Я приду за тобой. Будь готов через десять минут.
— Да, сэр.
Пристли повернулся, чтобы уйти.
— А вы не скажете мне зачем, сэр?
— Откуда я знаю?
Сомервейл ждал в кабинете в три пятнадцать. Дело Марти лежало перед ним на столе. Рядом — пухлый конверт без маркировок. Сам Сомервейл стоял перед зарешеченным окном и курил.
— Войдите, — сказал он.
Приглашения сесть не последовало, он даже не повернулся.
Марти закрыл за собой дверь и стал ждать. Сомервейл с шумом выпустил дым через ноздри.
— Ну и что вы предполагаете, Штраус? — произнес он.
— Простите, сэр?
— Я спросил, что вы предполагаете?
Марти не ответил; он пытался понять, кто из них двоих испытывает неловкость. После паузы длиной в век Сомервейл произнес:
— Моя жена умерла.