Они дошли до холла без происшествий.
— Мы не сможем выйти через парадную дверь, — сказала она. — Она закрыта на два замка снаружи.
Они пошли обратно через холл и вдруг услышали шум: без сомнений, кто-то открыл заднюю дверь.
— Черт, — ругнулся Марти шепотом.
Он выскользнул из-под руки Кэрис, тихо прошел во тьме к парадной двери и попытался открыть ее. Как и предупреждала Кэрис, дом заперли на два замка. Марти ощутил, как нарастает страх, но сквозь сумятицу в голове зазвучал тихий голос. Он знал, что это голос комнаты наверху.
«Не тревожьтесь. Поднимайтесь. Спрячьтесь во мне. Скройтесь во мне».
Марти поборол искушение. Кэрис повернулась к нему:
— Это Брир, — выдохнула она.
Убийца собак был на кухне. Марти слышал его шаги, чувствовал его запах. Кэрис постучала пальцем по рукаву Марти и кивнула на дверь с засовом под лестничным колодцем. Погреб, понял он. Мертвенно-бледная во мраке, девушка указывала вниз. Он кивнул.
Брир напевал, занимаясь каким-то делом. Странно, что он счастлив, этот хромой душегуб; так удовлетворен, что начал петь.
Кэрис сдвинула засов на двери в погреб. Ступени, тускло освещенные светом из кухни, вели в глубокую яму. Запах дезинфекции и деревянных стружек — здоровый запах. Они поползли вниз, вздрагивая от каждого скрипа каблука, от каждого треска ступеньки. Но Пожиратель Лезвий был слишком занят, чтобы слышать их. Никаких признаков погони. Марти закрыл дверь погреба — он отчаянно надеялся, что Брир не заметит снятого засова, — и прислушался.
Время от времени слышался шум текущей воды, затем звяканье чашек, может быть, чайника: чудовище заваривало ромашковый настой.
Чувствительность Брира притупилась. Летняя жара сделала его вялым и слабым. Его кожа воняла, волосы выпадали, желудок не переваривал пищу. Нужны каникулы, решил он. Как только Европеец найдет Уайтхеда и казнит его — вопрос нескольких дней, — Брир поедет любоваться северным сиянием. Конечно, ему придется оставить гостью (он чувствовал ее близость в нескольких футах), но к тому времени она потеряет всякую привлекательность. Он стал ветреным, а красота недолговечна. Две недели или три при холодной погоде — и весь их шарм растворяется.
Он сел за стол и налил чашку ромашкового отвара. Аромат, когда-то радовавший его, стал слишком слаб для его забитого носа, но он пил его для поддержания традиции. Потом он поднимется к себе, посмотрит любимые сериалы, может быть, заглянет к Кэрис и поглядит, как она спит; вынудит ее, если она проснется, помочиться в его присутствии. Погрузившись в эти мечты, он сидел и потягивал свой чай.
Марти надеялся, что Брир уберется к себе с отваром и откроет им проход к задней двери, но тот явно решил пока оставаться внизу.
Марти отступил в темноте к Кэрис. Она стояла за ним, дрожа с ног до головы, как и он сам. Глупо, что он оставил фомку, свое единственное оружие, где-то в доме. Вероятно, в комнате Кэрис. Если придется встретить Брира лицом к лицу, он окажется безоружным. Еще хуже, что они теряют время. Сколько еще Мамолиан пробудет вне дома? От этой мысли его сердце дрогнуло. Касаясь рукой холодного кирпича стен, он скользнул ниже мимо Кэрис в глубину погреба. Может быть, здесь есть какое-нибудь оружие. Или даже — надежда надежд! — выход из дома. Но света было очень мало. Он не видел щелей, за которыми мог бы скрываться люк или угольная яма. Уверившись, что ищет дверь не в том направлении, Марти зажег фонарь. Погреб был не совсем пустым. Разделяя его на две части, как ширма, посередине висел брезент.
Он протянул руку к низкому потолку и направился к ширме осторожным шагом, цепляясь за трубы на потолке. Отдернув брезент, Марти направил за него луч фонаря. Он почувствовал, как его желудок подпрыгнул к горлу, и подавил крик за секунду до рождения.
В ярде или двух от него стоял стол. И за ним сидела девочка. Сидела и глядела на Марти.
Он зажал пальцами рот ребенка, чтобы успокоить ее, прежде чем она поднимет шум. Но нужды в этом не было. Девочка не шелохнулась, не издала ни звука. Взгляд ее не был взглядом слабоумного человека. Ребенок мертв, понял Марти. На теле девочки осела пыль.
— О боже, — произнес он очень спокойно.
ebooksa