Проклятая игра

— Я ничего не вижу, — пробормотал он в ответ на похвальбу комнаты.

Голос засмеялся, и он вместе с ним.

— Здесь нечего бояться, — сказал голос. И после самодовольной паузы добавил: — Здесь вообще ничего нет.

И это правда. Совсем ничего. Это не темнота мешает видеть, это сама комната. Он резко оглянулся через плечо. Он не мог разглядеть за спиной дверь, хотя знал, что оставил ее открытой и из нее должен пробиваться хотя бы отблеск света с лестницы. Но освещение было поглощено, как и луч его фонаря. Душный серый туман так сгустился, что Марти не различал даже собственную руку, поднесенную к глазам.

— Тебе здесь будет хорошо, — успокаивала комната. — Ни судей, ни камер.

— Я ослеп? — спросил он.

— Нет, — ответила комната. — Ты видишь все таким, как оно есть.

— Мне… это… не нравится.

— Конечно, не нравится. Но со временем ты научишься. Живое не для тебя. Тень тени, призрак призрака, вот что такое «живое». Ты хочешь прилечь — отдайся этому желанию. Ничто — сущность всего, мальчик.

— Я хочу уйти.

— Я же говорю: ляг.

— Я хочу уйти… пожалуйста.

— Ты в безопасности.

— Пожалуйста.

Он шагнул вперед, позабыв, где находилась дверь. Спереди или сзади? Вытянув руки, как слепец на краю пропасти, он закружился в поисках хоть какой-то зацепки. Это не то приключение, которое он представлял себе; это ничто. «Ничто — сущность всего». Он вступил в безграничную пустоту, где нет ни расстояния, ни глубины, ни севера, ни юга. А все, что осталось снаружи — лестница, площадки, другая лестница под этой лестницей, холл, Кэрис, — походило на подделку. Сон осязания, а не реальное пространство. Все, что он прожил и испытал, все, что приносило ему радость или боль, нематериально. Страсть стала пылью. Оптимизм — самообман. Теперь он сомневался даже в ощущениях, которые помнил: материал, температура, цвет, форм, структура. Все измерения — лишь игра мозга, призванная замаскировать невыносимую пустоту. А почему бы и нет? Человек сходит с ума, если слишком долго глядит в пропасть.

— А ты еще не безумен, уверен? — спросила комната, смакуя эту мысль.

Всегда, даже в самые черные мгновения (лежа на койке в камере и слушая, как рыдает во сне сосед), Марти чего-то ждал: письма, рассвета, облегчения. Какого-то проблеска смысла.

Но здесь смысл умер. Будущее и прошлое умерли. Любовь и жизнь умерли. Даже смерть умерла, и никакое переживание не доходило сюда. Ничто. Ничто, раз и навсегда.

— Помоги мне, — попросил он, как заблудившийся ребенок.

— Иди к черту в ад, — серьезно ответила комната; и впервые в жизни он точно понял, что это означает.