Проклятая игра

— Я не забыл.

Он мысленно подсчитал цену — не самого наркотика, но потерянной гордости. Придется идти за героином к Флинну. Марти не знал никого, кому еще можно довериться. Теперь они оба беглецы: от Мамолиана и от закона.

— Мне нужно позвонить, — сказал он.

— Давай, — ответила девушка.

Она изменилась за последние полчаса. Кожа казалась восковой, в глазах появился блеск отчаяния, дрожь усиливалась с каждой минутой.

— Не облегчай ему этого, — сказала она.

Он нахмурился:

— Не облегчать?..

— Он может заставить меня делать то, чего я не хочу, — пояснила Кэрис. Но ее щекам побежали слезы. Она не рыдала, слезы просто лились из глаз. — Может быть, причинить тебе боль.

— Все в порядке. Я сейчас пойду. Есть один парень, он живет с Шармейн. Он достанет порошок, не волнуйся. Хочешь со мной?

Она обхватила себя руками за плечи.

— Нет. Я буду только мешать. Иди.

Марти натянул пиджак, стараясь не смотреть на нее; соединение уязвимости и жажды пугало его. На ее теле выступили капли пота; они собирались в струйки и мягко стекали по коже.

— Не впускай никого, хорошо?

Кэрис кивнула, ее взгляд обжег его.

Когда Марти вышел, она закрыла за ним дверь и села на кровать. Слезы потекли снова. Не слезы горя — соленая вода. Ну, может быть, немного горя в них все-таки было: из-за вернувшейся уязвимости и из-за мужчины, который уходил, спускался по лестнице.

Из-за него она сейчас испытывает такие неудобства, думала Кэрис. Он соблазнил ее мыслью, будто она сумеет излечиться. И куда эта мысль завела ее, их обоих? В эту жаркую клетку в середине июльского утра, когда так много зла готово сомкнуться вокруг них.

Ее чувство к Марти не было любовью. Любовь — слишком тяжелая ноша А это лишь слепая страсть и ощущение грядущей потери, которое она всегда испытывала, сближаясь с кем-нибудь; каждый раз в его присутствии она в душе оплакивала то время, когда его не будет рядом.

Внизу хлопнула дверь — Марти вышел на улицу. Кэрис откинулась на кровати и стала вспоминать, как они в первый раз занимались любовью. И как даже за этим интимным делом наблюдал Европеец. Мысль о Мамолиане, едва появившись, стала нарастать, как снежный ком на крутом холме. Она крутилась, набирала скорость и увеличивалась, пока не стала чудовищной. Лавина, снежное безумие.

Внезапно Кэрис усомнилась в том, что это воспоминание; ощущение было таким ясным, таким реальным. Затем сомнения исчезли.