— Нет, не мы.
Брир неловко повернулся к Европейцу; он привязал к своей сломанной шее самодельную шину, и это затрудняло движения.
— Я хочу видеть ее, — сказал он.
— Прежде всего, ты не должен был выпускать ее.
— Он пришел — тот, из дома. Я говорил вам.
— О да, — отозвался Мамолиан. — Насчет Штрауса у меня тоже есть идеи.
— Мне найти его для вас? — сказал Брир.
Излюбленные картины казней пронеслись в его голове, столь же яркие, как в книге о фашистских злодеяниях. Одна или две выглядели особенно четко, словно были близки к воплощению.
— Не нужно, — ответил Европеец. — У меня есть два рьяных помощника, желающих что-нибудь сотворить.
Брир помрачнел:
— Что же буду делать я?
— Ты приготовишь дом к нашему уходу. Сожги все, что у нас есть. Как будто мы не существовали, ты и я.
— Значит, конец близок?
— Теперь, когда я знаю где она, — да.
— А если она сбежит?
— Она слишком слаба. Она никуда не денется, пока Штраус не принесет ей героин. А он, конечно, никогда его не принесет.
— Вы собираетесь его убить?
— Да, как и любого отныне, кто встанет на моем пути. У меня больше нет сил для жалости. Из-за нее я слишком часто ошибался. Ты получил указания, Энтони. Займись делом.
Он покинул зловонную комнату и спустился вниз, к своим новым агентам. Американцы почтительно встали, когда он открыл дверь.
— Вы готовы? — спросил Европеец.