Лавка дурных снов

Публичные выступления не относятся к числу моих любимых занятий. Стоя перед аудиторией, я неизменно ощущаю себя самозванцем. Причина не в том, что я по натуре отшельник и одиночка, хотя отчасти так и есть; например, я могу совершенно один прокатиться от Мэна до Флориды, при этом вполне комфортно себя чувствуя. И это не боязнь сцены, пусть я порой немного робею, когда появляюсь перед двумя-тремя тысячами зрителей. Ведь для большинства писателей подобная ситуация необычна. Мы гораздо больше привыкли к встречам в библиотеках с группами, насчитывающими десятка три почитателей. Ощущение, что ты не тот человек, попавший не в то место, возникает главным образом от понимания: на кого бы – или на что бы – ни пришла посмотреть вся эта публика, ожидаемого они не увидят. Я как писатель существую исключительно в одиночестве. А тип, появляющийся на людях и принимающийся рассказывать анекдоты и отвечать на вопросы, – лишь слабая замена истинному сочинителю.

Помню, в ноябре 2011 года меня везли на заключительное выступление в Париже в зале «Гран-Рекс», рассчитанном на 2800 мест. Я нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке. Я сидел на заднем сиденье большого черного внедорожника. Улицы были узкими, а транспортный поток – слишком плотным. Я вез с собой обычную пачку листков – в папке у меня на коленях лежали несколько набросков к выступлению и текст для чтения вслух. На светофоре мы встали рядом с рейсовым автобусом. Два автомобиля оказались прижаты друг к другу настолько тесно, что почти касались бортами. Я бросил взгляд в одно из окон автобуса и увидел женщину в деловом костюме, вероятно, ехавшую с работы домой. И на мгновение мне отчаянно захотелось сидеть с ней рядом и тоже возвращаться домой, чтобы легко поужинать, а затем провести пару часов в мягком удобном кресле, читая книгу при ярком свете, и не тащиться в битком набитый зал на встречу с поклонниками, чьим языком я не владел.

Должно быть, la femme почувствовала мой взгляд. Хотя, скорее, ей просто надоела газета, которую она читала. Как бы то ни было, она подняла голову и тоже посмотрела на меня, находившегося в считаных футах от нее. Наши взгляды встретились. И, как мне показалось, я прочитал в ее глазах томительное желание оказаться на моем месте в дорогом внедорожнике. Горячее стремление отправиться туда, где жизнь полна ярких огней, смеха и развлечений, а не в свою квартиру, где не ждет ничего, кроме тоскливого ужина из наспех разогретых замороженных продуктов, выпуска вечерних новостей и старого комедийного телесериала. Если бы нам удалось поменяться местами, каждый мог бы стать немного счастливее.

Потом она вновь уткнулась в газету, а я вернулся к листам из папки. Автобус поехал одним путем, а джип – другим. Однако на краткий миг мы оказались достаточно близки, чтобы заглянуть в жизни друг друга. Мне пришла в голову идея этого рассказа, и, вернувшись домой из продолжительного зарубежного турне, я написал его на одном дыхании.

* * *

Матушка Уилсона, никогда не входившая в круг богатых и счастливых людей, любила говаривать: «Если уж на тебя посыпались беды, то будут сыпаться до горючих слез».

Памятуя об этой, как и о других народных мудростях, усвоенных им на материнских коленях («Утром апельсин – золото, к ночи – свинец» – еще один ее перл), Уилсон всегда подстраховывался, считая необходимой предосторожностью иметь несколько часов в запасе перед особенно важными событиями. А в его взрослой жизни еще не выдавалось события более важного, чем путешествие в Нью-Йорк, где ему предстояло продемонстрировать портфолио и презентацию высшему руководству «Маркет форвард».

«МФ» считалась одной из крупнейших рекламных корпораций эпохи Интернета. А крошечная фирма Уилсона «Саутлэнд консептс», базировавшаяся в Бирмингеме, состояла из одного человека. Такие возможности, как эта, не подворачиваются дважды, что придавало особую важность подстраховке. Вот почему он прибыл в бирмингемский аэропорт Шаттлсуорт в четыре часа утра, чтобы попасть на прямой шестичасовой рейс. Самолет должен был приземлиться в Ла-Гуардиа в двадцать минут десятого. Его встречу – точнее говоря, собеседование – назначили на половину третьего. Пять часов казались вполне достаточной подстраховкой от любых дорожных превратностей.

Поначалу все шло гладко. Сотрудник аэропорта при выходе на посадку проверил билет и разрешил Уилсону поместить объемистую папку с графическими материалами в отсек для ручной клади пассажиров первого класса, хотя Уилсон летел в экономическом. В подобных ситуациях хитрость состояла в том, чтобы попросить об одолжении как можно раньше, до того, как начнется спешка и сумятица. Нервные, взвинченные бортпроводники и слышать не хотят о том, насколько эта папка – быть может, твой билет в светлое будущее – важна для тебя.

Но ему все же пришлось сдать в багаж чемодан, потому что если он станет победителем в конкурсе за рекламный бюджет «Грин сенчури» (вероятность была высока – он обладал для этого всем необходимым), то придется провести в Нью-Йорке дней десять. Он не знал, как долго продлится процесс отсеивания конкурентов, но не желал отправлять одежду в прачечную при отеле, как и не собирался заказывать дорогостоящую еду в номер из гостиничного ресторана. Плата за такие дополнительные услуги высока во всех больших городах, тем более в Большом Яблоке.

Все продолжало идти как по маслу, пока лайнер, взлетевший точно по расписанию, не достиг воздушного пространства Нью-Йорка. Там он занял место в привычной воздушной пробке, наматывая круги в сером небе над местом посадки, которое пилоты столь метко окрестили Ла-Гадючником. В салоне звучали не слишком смешные шутки и откровенные жалобы, но Уилсон сохранял спокойствие. Его подстраховка полностью себя оправдывала; времени оставалось более чем достаточно.

Самолет приземлился в половине одиннадцатого, с опозданием, превысившим час. Уилсон направился к конвейерной ленте выдачи багажа, на которой его чемодан все не появлялся. И не появлялся. И не появлялся. Через некоторое время рядом с конвейером остались только он и бородатый старик в черном берете. А последними из вещей, еще никем не полученных и кружившихся на ленте, были пара лыж и крупное растение с поникшими листьями в глиняном горшке, плохо перенесшее транспортировку.

– Это невозможно, – обратился Уилсон к старику. – Мы же летели прямым рейсом.

Пожилой мужчина пожал плечами:

– Должно быть, ошиблись еще в Бирмингеме. Наши с вами пожитки вполне могут сейчас со свистом мчаться куда-нибудь в Гонолулу. Я собираюсь обратиться в отдел розыска багажа. Не хотите пойти со мной?

И Уилсон пошел, в очередной раз вспоминая матушкины поговорки и вознося хвалу Господу, что хотя бы папка с материалами для презентации находилась при нем.

Он уже наполовину заполнил бланк, врученный ему клерком, когда откуда-то из-за спины раздался голос грузчика:

– Это, случайно, не принадлежит одному из вас, джентльмены?

Уилсон обернулся и увидел свой матерчатый клетчатый чемодан, выглядевший промокшим.

– Свалился с багажной тележки, – объяснил грузчик, сверив номера на квитанции Уилсона и на бирке, прикрепленной к чемодану. – Такое порой случается. Можете подать жалобу, если что-то сломалось.

– А где же мой? – спросил старик в берете.